Александр Гончаров
08.07.2016 - 22:55
Эх, не читаем мы Гоголя! Забыли. А зря. Что-то в России и мире все разгулялось в соответствии с чертовщиною, кою высмеивал Николай Васильевич.
Да, конечно, повести и рассказы его есть в школьной программе. Однако, изрядная часть школьников литературу предпочитает изучать не по книгам, а с помощью многочисленных «шпаргалок» (иначе и не назову!): «Мертвые души» (Краткое изложение на четырех листах) или же «Вечера на хуторе близ Диканьки» (Ускоренный курс на одной страничке).
При подобном отношении, настоящего Гоголя никто не узнает. Впрочем, когда сталкиваешься с поборниками ювенальной юстиции, создается невольное впечатление, что и взрослые дяди и тетеньки русскую классику в свое время «проглатывали» наспех, ради того чтобы «противная училка» отвязалась. Поклонниками культа «ювеналки» и отпетого насилия над семьей являются возбесившиеся духовные «троечники», абсолютно невежественные в русской литературе, истории и культуре. И никак иначе…
Почему я так думаю? Хотя бы и потому, что человек, понявший и принявший смысл гоголевского «Тараса Бульбы», никогда бы не смог даже и подумать «об изъятии детей» и проведении черед парламент закона (точнее, поправок) «о шлепках»…
Начинается «Тарас Бульба» с эпизода встречи полковника с сыновьями. Гоголь пишет: «И отец с сыном, вместо приветствия после давней отлучки, начали насаживать друг другу тумаки и в бока, и в поясницу, и в грудь, то отступая и оглядываясь, то вновь наступая.
- Смотрите, добрые люди: одурел старый! совсем спятил с ума! - говорила бледная, худощавая и добрая мать их, стоявшая у порога и не успевшая еще обнять ненаглядных детей своих. - Дети приехали домой, больше году их не видали, а он задумал невесть что: на кулаки биться!
- Да он славно бьется! - говорил Бульба, остановившись. - Ей-богу,хорошо! - продолжал он, немного оправляясь, - так, хоть бы даже и не пробовать. Добрый будет козак! Ну, здорово, сынку! почеломкаемся! - И отец с сыном стали целоваться…»
О, слышу здесь праведный гнев служителей ювеналки: «Отец дерется со взрослым сыном! Фи! Дурной пример. А когда дети маленькими были и кнутом, видимо, этот ретроград и дуролом по их спинам хаживал! Жаль, что не изъяли» .
Но вспомним и еще: «Остап выносил терзания и пытки, как исполин. Ни крика, ни стону не было слышно даже тогда, когда стали перебивать ему на руках и ногах кости, когда ужасный хряск их послышался среди мертвой толпы отдаленными зрителями, когда панянки отворотили глаза свои, ничто, похожее на стон, не вырвалось из уст его, не дрогнулось лицо его.
Тарас стоял в толпе, потупив голову и в то же время гордо приподняв очи, и одобрительно только говорил: «Добре, сынку, добре!»
Но когда подвели его к последним смертным мукам, - казалось, как буд-то стала подаваться его сила. И повел он очами вокруг себя: Боже, все неведомые, все чужие лица! Хоть бы кто-нибудь из близких присутствовал при его смерти! Он не хотел бы слышать рыданий и сокрушения слабой матери или безумных воплей супруги, исторгающей волосы и биющей себя в белые груди; хотел бы он теперь увидеть твердого мужа, который бы разумным словом освежил его и утешил при кончине. И упал он силою и воскликнул в душевной немощи:
- Батько! где ты! Слышишь ли ты?
- Слышу! - раздалось среди всеобщей тишины, и весь миллион народа в одно время вздрогнул.
Часть военных всадников бросилась заботливо рассматривать толпы народа. Янкель побледнел как смерть, и когда всадники немного отдалились от него, он со страхом оборотился назад, чтобы взглянуть на Тараса; но Тараса уже возле него не было: его и след простыл»
.
Кого же воспитал Тарас Бульба?
Остап достойно гибнет за Православие и Родину. Второй же сын - Андрий, предавший соратников ради прекрасной полячки, дает убить себя отцу безропотно потому, что глубоко в душе чувствует свою неправду. Несмотря ни на что, Бульба поднял и взрастил Человеков (с большой буквы!), способных подняться над требованиями желудка и всего того, что находится ниже пупка. Именно, Бульбы, Остапы и Андрии (да, да, Андрии!) строили наше государство, прошли от Урала и до Алеутских островов.
Можно возразить, что времена тогда были варварские, нравы грубые, соответственно, и воспитание жестокое. Истинно! Отнюдь не «Золотой век» описывает Гоголь, но кто сказал, что ныне в мире стало больше жалости, терпения и любви? Где? В Ливии, разорванной на части мятежом и бомбами? В Сербии? С сожженными монастырями и распятыми на глазах матерей младенцами? В Сирии? Где вырезали за ночь целые деревни? Или в оболваненной Малороссии? Где трупы валялись на улицах русских городов, обстрелянных мутантами-карателями.
О, это пока далеко от России! Пока далеко… Да и не очень уж… От Белгорода и Воронежа до Донецка и Луганска военный самолет быстрехонько пролетает трассу…
А вот это не рядом ли с нами? Не в соседнем ли доме? Не в твоей ли хате или квартире? «Знаю, подло завелось теперь на земле нашей; думают только, чтобы при них были хлебные стоги, скирды да конные табуны их, да были бы целы в погребах запечатанные меды их. Перенимают черт знает какие бусурманские обычаи; гнушаются языком своим; свой с своим не хочет говорить; свой своего продает, как продают бездушную тварь на торговом рынке. Милость чужого короля, да и не короля, а паскудная милость польского магната, который желтым чеботом своим бьет их в морду, дороже для них всякого братства» .
Нет, стократно прав Екклесиаст: «Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем» .
Представим себе, что некий современный Тарас Бульба окажется перед лицом ювенальной юстиции. Конечно, раз он - современный, то и «на кулачки» с сыном не идет, но просто пытается воспитать козака. Чем все закончится? Придет тетенька с добрым лицом: «Ах, у Вас в погребе только сало? А где пицца и киви? Вы неправильно растите детей. Да и по заднице ремнем изволили дать! Изъять!!! А по вам, любезнейший, тюряга плачет» .
Бульба будет решительно сопротивляться, может даже и тетеньку стукнуть. Ну, и упекут его лет этак на пять в соответствующее место. Остапа в приют (и припишут регулярные посещения психиатра), а Андрию позволят просвещаться на «уроках сексуальной культуры». И все. Кто скажет в грозный час: «Нет уз святее товарищества»?..
Но то, что могут исчезнуть Остапы - это только полбеды. Мерзость ювеналки заключается еще и в ином. С чего взяли сотрудники «ювеналки» и даже органов правосудия, что они имеют право распоряжаться жизнями чужих детей?
Образование - не основание. Среди людей, окончивших вузы бестолочей совсем не меньше, чем среди дворников. Разве, что у дворников апломба не так много. Соответствующее образование - не индульгенция. Сердце необходимо. Любовь важна. Мудрость нужна. А каждый ли ювенальщик обладает сим? Что он поставит во главу угла, когда придется решать проблему с конкретным ребенком? Свою зарплату или совесть? Выполненный план или честь? В обществе всеобщего потребления, что он сделает в первую очередь? Ведь здесь же имеется и духовная опасность - приписать себе непогрешимость и получать удовольствие от вершения судеб «маленьких людей». Гордыня подпитывается этим. Страшнейший грех, разлагающий душу вершителя. Впрочем, да и поверим в светлые образы противников шлепков по попкам!
Но почему же в тех государствах, где ювенальщина процветает, одновременно наблюдается и кризис с деторождаемостью. Так и в Германии, так и в скандинавских странах, так и во Франции (список легко продолжается). На ум приходит страшное подозрение: сей порядок выгоден большому кругу людей.
В потребительском обществе ребенок выступает конкурентом (прости, Господи!) родителям. Папа должен не играть в компьютерные игры после работы, а читать малышу сказку. Мама вместо прогулки по шопам - няньчить грудничка. Уходит время, которое взрослые мечтали бы посвятить самим себе. Поэтому-то и детей рождают мало. И ювеналка в помощь: пусть кто-то рекомендует мне, как истинно правильно растить детей. Я же не буду затрачивать своих сил на воспитание. Ребенок проказничает - наказывать не надо, он - «индиго» и не непослушный, а особенный. И государство еще УК грозит!.. Фу, тяжесть упала с груди. Ничего делать не буду. И мне то как комфортно…
Так растлевается семья…
Изъятие детей из семьи ради их же блага. И посадка родителей за решетку, дабы не воспитывали будущих отцов и матерей, воинов и хранительниц святого семейного очага. Хорошо придумали ювенальщики! Но плагиат это! Давайте вспомянем Османскую империю. У родителей-христиан турки отнимали мальчиков. Мотивы имелись чисто «благие»: отвернуть ребенка от «ложной» веры и привить истинную, за одно и «крутых» ратников получить. Зачем прислушиваться к мнению «неверных», они уже в том виноваты, что не захотели стать мусульманами. И возникли янычары, без роду и племени, которые при переворотах с удовольствием резали и самих детей султанов…
Обратимся к опыту Австралии. В XX веке власти отняли у аборигенов ок. 100 тысяч детей. Как же! Как же! Побуждения наилучшие! Воспитать дикарей как людей цивилизованных! Приобщить к культуре европейской - самой передовой из передовых! По всему континенту белые «цивилизаторы» буквально охотились за темнокожими детьми. Тупые родители их прятали, тогда их арестовывали. И дети из-за голода сами выходили к «благодетелям».
В 2008 г. Австралийское правительство извинилось перед аборигенами. Только толку-то!? Большинство отобранных детей уже выросло и вкусило от плодов «цивилизованного рая»: число наркоманов и алкоголиков среди них в разы выше, чем у «диких» предков.
Лишение человека права самостоятельно воспитывать детей - вернейший путь нации в заранее приготовленную могилу. И не дай Бог, чтобы у нас в России наступила эра, когда некому будет произнести великую фразу Вергилия: «Мальчик, мать узнавай и ей начинай улыбаться!»
28. Различные случаи осложнения структуры простого предложения.
Осложнённое Простое предложение, имеющее в своем составе:
а) обособленные обороты. Это было бледное, крошечное создание, напоминавшее цветок, выросший без лу-чейсолнца (Короленко). Весьмир, с листвой, све-сенним громом, с нелегким каждым днем своим, неповторимый и огромный, для радости открылся им (Щ и-п а ч е в). Кузя, наездник, мастер своего дела, проехал раза три мимо нас (Горький). Левинсон постоял немного, вслушиваясь в темноту, и, улыбнувшись про себя, зашагал еще быстрее (Фадеев). И отец с сыном, вместо приветствия после давней отлучки, стали колотить друг друга (Г о г о л ь);
6) однородные члены предложения. Шел клочьями снег и уже засыпал дорогу, и крышу сарая, и деревья сада, и подъезд (Л. Толстой);
в) вводные конструкции. Дама, казалось, была тронута (Пушкин). По словам разведчика, главный японский штаб стоял в Яковлевке (Фадеев);
7) слова-обращения. Прощай, мой товарищ, мой верный слуга... (Пушкин).
29. Односоставное предложение. Типы односоставных предложений в современном русском языке. Особенности использования и функции односоставных предложений в текстах разных стилей.
Вопрос об односоставных предложениях по-разному решался в истории русского синтаксиса. Первым выделил односоставные предложения Шахматов («Синтаксис русского языка»). До него односоставность объяснялась пропуском по какой-либо причине => предложение классифицировалось как неполное.
Основа теории Шахматова – психологическая концепция предложения. Психологическая основа предложения – это акт коммуникации. Коммуникация – это передача другим людям сочетания представлений, которые приводятся волей говорящего в предикативную связь. (т.е. коммуникация больше чем суждение.)
Простая коммуникация – это передача двух представлений, 1 – психологический субъект, 2 – психологический предикат.
Психологический субъект – это представление господствующее над другим представлением (предикатом).
Субъект и предикат коммуникации могут находиться к различных отношениях между подлежащим и сказуемым.
Собака убежала. ← представление о признаке – т.е. предикат.
представление о предмете- т.е. представление о субъекте, главенствующее над предикатом.
Типы односоставных предложений: (По Валгиной)
1)Определенно-личные (главный член выражается формой глагола 1 или 2
лица настоящего и будущего времени в форме изъявительного или
повелительного наклонения) Еду в кино .
2)Неопределенно-личные (главный член выражен глаголом в форме 3
лица множественного числа настоящего времени или в форме множественного
числа прошедшего времени и обозначает действие, совершаемое
неопределенными, т. е. необозначенными лицами) В больницу принесли письмо .
3)Обобщенно-личные предложения (главный член в основном выражен глаголом
2 лица единственного числа настоящего и будущего времени; обозначенное
глаголом действие в таких предложениях в равной степени относится к любому
лицу, т. е. субъект действия мыслится обобщенно) С кем поведешься, от того
и наберешься . Снявши голову, по волосам не плачут. Что имеем – не
храним, потерявши –плачем. Век живи, век учись .
4)Безличные (главный член не допускает обозначения субъекта действия в
форме именительного падежа и называет процесс или состояние независимо
от активного деятеля) Светает. В боку колет. В коридоре накурено. Кругом ни души.
5)Инфинитивные (главный член выражен инфинитивом, не зависящим ни от какого другого слова в предложении, по значению эти предложения модально окрашены
и выражают долженствование, побуждение, необходимость, возможность
и невозможность действия) Лицом к лицу лица не увидать. Учиться, учиться и
еще раз учиться . Нам бы сессию сдать .
6)Номинативные (главный член выражен именем существительным
или субстантивированной частью речи в именительном падеже,
утверждается наличие, существование явления или предмета, называемого
главным членом) Зима. Стол. Вот окно. Ну и глупость! Какая досада! Только
Тарас Бульба — главный герой одноимённой повести Н. В. Гоголя. Это старый запорожский казак, казачий полковник, «лыцарь», главное в жизни которого — Сечь, война, казачье дружество и честь. Масштаб его личности — былинный. Смысл его жизни — служение Отечеству, народу.
Когда Гоголь издал первый том «Мёртвых душ», его тут же объявили российским Гомером. С таким утверждением Николай Васильевич согласился: он уже верил, что ниспослан указать России верный путь к славе и процветанию и задумывал третий том поэмы, в котором раскрыл бы тайну возрождения Отечества… «Мёртвые души» должны были стать русской «Одиссеей», а вот «Тарас Бульба», переписанный к 1842 году (первая версия — 1835 год), — «Илиадой».
Главный герой российской «Илиады» поистине эпичен. Он встречает вернувшихся из бурсы сыновей не слезами и лобзанием, а испытанием, пусть шуточным, — бьётся с Остапом на кулаках: «И отец с сыном, вместо приветствия после давней отлучки, начали насаживать друг другу тумаки…» Только одну ночь он позволяет сыновьям побыть дома: работа мужчины — воевать.
Тарас не думает о жене, её желаниях: настоящий мужчина служит родине и товарищам. Он забирает сыновей и едет в Сечь — столицу казачества. Это время примерно 1637 - 1638 годов, когда Киев под властью Речи Посполитой, между казаками и поляками постоянные стычки и сражения, переросшие в восстание.
Тарас подбивает товарищей на боевые действия против поляков, и под Дубно, который казаки держат в осаде, герой лишается сына: Андрий переходит на сторону врага, чтобы быть рядом с любимой. В бою Тарас встречает сына и своими руками убивает его — предательству нет прощения и причины.
И в это же время Остапа — второго сына — поляки берут в плен. Чтобы вызволить его, Тарас преодолевает границу в телеге Янкеля под кирпичами — кирпичи никто не перекладывал, не проверял, ведь и подумать никто не мог, что под такой тяжестью может прятаться человек.
Но Тарас мог. Кажется, он может всё и ничего не боится. Он не знает сомнений, целен, словно сделан из глыбы мрамора. Когда Остапа пытают, переламывают руки и ноги и «ужасный хряск их послышался среди мертвой толпы», Тарас только повторяет: «Добре, сынку, добре!» И лишь на предсмертный призыв Остапа отвечает отец: «Слышу!»
Эта почти библейская сцена (параллель: перед казнью Иисус взмаливается Отцу) делает образ Тараса совершенно эпическим, цельным, воплощённым торжеством Духа над плотью и страстью.
И после смерти сына Тарас остаётся героем, достойным Гомера. Он собирает войско и беспощадно убивает польских воинов, панов, не щадит ни женщин, ни детей: «Это вам, вражьи ляхи, поминки по Остапе!» — приговаривал только Тарас. И такие поминки по Остапе отправлял он в каждом селении…»
Умирает Тарас в пламени, привязанный поляками к дереву. Но и в этот момент он думает не о себе, а о спасении товарищей — направляет криком отряд, чтобы бойцы смогли уйти от погони.
Характеристика героя
Тарас Бульба — герой. В высоком и первоначальном смысле слова. Каждое его действие — гульба, война, воспитание сынов, отношения с «другами-воинами» — наполнено физической и духовной мощью, монументальностью, широтой и бескомпромиссностью.
Он — народный герой, олицетворение независимого, гордого духа. В нём воплощено всё, что так привлекает людей: сила, благородство, ум, мужество, верность Родине и товариществу: «Нет уз святее товарищества!»
Нет для Тараса ничего дороже Отечества и веры. Потому без сомнения ведёт он сыновей в бой, без колебания убивает Андрия, предавшего святыню — родину и товарищей.
Такой образ не нов: его идеальный вариант — былинные богатыри. Зачем Гоголь обращается к нему? Хочет ли он сказать нам что-то новое, сверхбылинное?
Образ героя в произведении
(— Ну, давай на кулаки! — говорил Тарас Бульба, засучив рукава, — посмотрю, что за человек ты в кулаке! )
Вспомним, что Гоголь пишет «Тараса Бульбу» в момент замыслов над продолжением «Мёртвых душ». Ему нужны люди-герои, способные изменить и преобразить Россию. Находит их писатель в далёком далеке, которое в дымке времени всё сплошь романтично и возвышенно.
Как пишет Гуковский, Гоголь «говорит ему (читателю)… в тебе - все начала Тараса и его сотоварищей; проснись…» Стань патриотом, беззаветно преданным родине, вере. Видимо, поэтому повесть «Тарас Бульба» оказалась столь популярной сейчас, на новой волне патриотизма и самосознания себя, как части своей страны.
А поворотись-ка, сын! Экой ты смешной какой! Что это на вас за поповские подрясники? И эдак все ходят в академии? - Такими словами встретил старый Бульба двух сыновей своих, учившихся в киевской бурсе и приехавших домой к отцу.
Сыновья его только что слезли с коней. Это были два дюжие молодца, еще смотревшие исподлобья, как недавно выпущенные семинаристы. Крепкие, здоровые лица их были покрыты первым пухом волос, которого еще не касалась бритва. Они были очень смущены таким приемом отца и стояли неподвижно, потупив глаза в землю.
Стойте, стойте! Дайте мне разглядеть вас хорошенько, - продолжал он, поворачивая их, - какие же длинные на вас свитки! Экие свитки! Таких свиток еще и на свете не было. А побеги который-нибудь из вас! я посмотрю, не шлепнется ли он на землю, запутавшися в полы.
Не смейся, не смейся, батьку! - сказал наконец старший из них.
Смотри ты, какой пышный! А отчего ж бы не смеяться?
Да так, хоть ты мне и батько, а как будешь смеяться, то, ей-богу, поколочу!
Ах ты, сякой-такой сын! Как, батька?.. - сказал Тарас Бульба, отступивши с удивлением несколько шагов назад.
Да хоть и батька. За обиду не посмотрю и не уважу никого.
Как же хочешь ты со мною биться? разве на кулаки?
Да уж на чем бы то ни было.
Ну, давай на кулаки! - говорил Тарас Бульба, засучив рукава, - посмотрю я, что за человек ты в кулаке!
И отец с сыном, вместо приветствия после давней отлучки, начали насаживать друг другу тумаки и в бока, и в поясницу, и в грудь, то отступая и оглядываясь, то вновь наступая.
Смотрите, добрые люди: одурел старый! совсем спятил с ума! - говорила бледная, худощавая и добрая мать их, стоявшая у порога и не успевшая еще обнять ненаглядных детей своих. - Дети приехали домой, больше году их не видали, а он задумал невесть что: на кулаки биться!
Да он славно бьется! - говорил Бульба, остановившись. - Ей-богу, хорошо! - продолжал он, немного оправляясь, - так, хоть бы даже и не пробовать. Добрый будет козак! Ну, здорово, сынку! почеломкаемся! - И отец с сыном стали целоваться. - Добре, сынку! Вот так колоти всякого, как меня тузил; никому не спускай! А все-таки на тебе смешное убранство: что это за веревка висит? А ты, бейбас, что стоишь и руки опустил? - говорил он, обращаясь к младшему, - что ж ты, собачий сын, не колотишь меня?
Вот еще что выдумал! - говорила мать, обнимавшая между тем младшего. - И придет же в голову этакое, чтобы дитя родное било отца. Да будто и до того теперь: дитя молодое, проехало столько пути, утомилось (это дитя было двадцати с лишком лет и ровно в сажень ростом), ему бы теперь нужно опочить и поесть чего-нибудь, а он заставляет его биться!
Э, да ты мазунчик, как я вижу! - говорил Бульба. -Не слушай, сынку, матери: она-баба, она ничего не знает. Какая вам нежба? Ваша нежба - чистое поле да добрый конь: вот ваша нежба! А видите вот эту саблю? вот ваша матерь! Это все дрянь, чем набивают головы ваши; и академия, и все те книжки, буквари, и философия - все это ка зна що, я плевать на все это! - Здесь Бульба пригнал в строку такое слово, которое даже не употребляется в печати. - А вот, лучше, я вас на той же неделе отправлю на Запорожье. Вот где наука так наука! Там вам школа; там только наберетесь разуму.
И всего только одну неделю быть им дома? - говорила жалостно, со слезами на глазах, худощавая старуха мать. - И погулять им, бедным, не удастся; не удастся и дому родного узнать, и мне не удастся наглядеться на них!
Полно, полно выть, старуха! Козак не на то, чтобы возиться с бабами. Ты бы спрятала их обоих себе под юбку, да и сидела бы на них, как на куриных яйцах. Ступай, ступай, да ставь нам скорее на стол все, что есть. Не нужно пампушек, медовиков, маковников и других пундиков; тащи нам всего барана, козу давай, меды сорокалетние! Да горелки побольше, не с выдумками горелки, не с изюмом и всякими вытребеньками, а чистой, пенной горелки, чтобы играла и шипела как бешеная.
Бульба повел сыновей своих в светлицу, откуда проворно выбежали две красивые девки-прислужницы в червонных монистах, прибиравшие комнаты. Они, как видно, испугались приезда паничей, не любивших спускать никому, или же просто хотели соблюсти свой женский обычай: вскрикнуть и броситься опрометью, увидевши мужчину, и потому долго закрываться от сильного стыда рукавом. Светлица была убрана во вкусе того времени, о котором живые намеки остались только в песнях да в народных думах, уже не поющихся более на Украйне бородатыми старцами-слепцами в сопровождении тихого треньканья бандуры, в виду обступившего народа; во вкусе того бранного, трудного времени, когда начались разыгрываться схватки и битвы на Украйне за унию. Все было чисто, вымазано цветной глиною. На стенах - сабли, нагайки, сетки для птиц, невода и ружья, хитро обделанный рог для пороху, золотая уздечка на коня и путы с серебряными бляхами. Окна в светлице были маленькие, с круглыми тусклыми стеклами, какие встречаются ныне только в старинных церквах, сквозь которые иначе нельзя было глядеть, как приподняв надвижное стекло. Вокруг окон и дверей были красные отводы. На полках по углам стояли кувшины, бутыли и фляжки зеленого и синего стекла, резные серебряные кубки, позолоченные чарки всякой работы: венецейской, турецкой, черкесской, зашедшие в светлицу Бульбы всякими путями, через третьи и четвертые руки, что было весьма обыкновенно в те удалые времена. Берестовые скамьи вокруг всей комнаты; огромный стол под образами в парадном углу; широкая печь с запечьями, уступами и выступами, покрытая цветными пестрыми изразцами, - все это было очень знакомо нашим двум молодцам, приходившим каждый год домой на каникулярное время; приходившим потому, что у них не было еще коней, и потому, что не в обычае было позволять школярам ездить верхом. У них были только длинные чубы, за которые мог выдрать их всякий козак, носивший оружие. Бульба только при выпуске их послал им из табуна своего пару молодых жеребцов.
Бульба по случаю приезда сыновей велел созвать всех сотников и весь полковой чин, кто только был налицо; и когда пришли двое из них и есаул Дмитро Товкач, старый его товарищ, он им тот же час представил сыновей, говоря: «Вот смотрите, какие молодцы! На Сечь их скоро пошлю». Гости поздравили и Бульбу, и обоих юношей и сказали им, что доброе дело делают и что нет лучшей науки для молодого человека, как Запорожская Сечь.
Ну ж, паны-браты, садись всякий, где кому лучше, за стол. Ну, сынки! прежде всего выпьем горелки! - так говорил Бульба. - Боже, благослови! Будьте здоровы, сынки: и ты, Остап, и ты, Андрий! Дай же боже, чтоб вы на войне всегда были удачливы! Чтобы бусурменов били, и турков бы били, и татарву били бы; когда и ляхи начнут что против веры нашей чинить, то и ляхов бы били! Ну, подставляй свою чарку; что, хороша горелка? А как по-латыни горелка? То-то, сынку, дурни были латынцы: они и не знали, есть ли на свете горелка. Как, бишь, того звали, что латинские вирши писал? Я грамоте разумею не сильно, а потому и не знаю: Гораций, что ли?
«Вишь, какой батько! - подумал про себя старший сын, Остап, - все старый, собака, знает, а еще и прикидывается».
Я думаю, архимандрит не давал вам и понюхать горелки, - продолжал Тарас. - А признайтесь, сынки, крепко стегали вас березовыми и свежим вишняком по спине и по всему, что ни есть у козака? А может, так как вы сделались уже слишком разумные, так, может, и плетюганами пороли? Чай, не только по субботам, а доставалось и в середу и в четверги?
Нечего, батько, вспоминать, что было, - отвечал хладнокровно Остап, - что было, то прошло!
Пусть теперь попробует!- сказал Андрий. - Пускай только теперь кто-нибудь зацепит. Вот пусть только подвернется теперь какая-нибудь татарва, будет знать она, что за вещь козацкая сабля!
Добре, сынку! ей-богу, добре! Да когда на то пошло, то и я с вами еду! ей-богу, еду! Какого дьявола мне здесь ждать? Чтоб я стал гречкосеем, домоводом, глядеть за овцами да за свиньями да бабиться с женой? Да пропади она: я козак, не хочу! Так что же, что нет войны? Я так поеду с вами на Запорожье, погулять. Ей-богу, поеду! - И старый Бульба мало-помалу горячился, горячился, наконец рассердился совсем, встал из-за стола и, приосанившись, топнул ногою. - Затра же едем! Зачем откладывать! Какого врага мы можем здесь высидеть? На что нам эта хата? К чему нам все это? На что эти горшки? - Сказавши это, он начал колотить и швырять горшки и фляжки.
Бедная старушка, привыкшая уже к таким поступкам своего мужа, печально глядела, сидя на лавке. Она не смела ничего говорить; но услыша о таком страшном для нее решении, она не могла удержаться от слез; взглянула на детей своих, с которыми угрожала ей такая скорая разлука, - и никто бы не мог описать всей безмолвной силы ее горести, которая, казалось, трепетала в глазах ее и в судорожно сжатых губах.
Бульба был упрям страшно. Это был один из тех характеров, которые могли возникнуть только в тяжелый ХV век на полукочующем углу Европы, когда вся южная первобытная Россия, оставленная своими князьями, была опустошена, выжжена дотла неукротимыми набегами монгольских хищников; когда, лишившись дома и кровли, стал здесь отважен человек; когда на пожарищах, в виду грозных соседей и вечной опасности, селился он и привыкал глядеть им прямо в очи, разучившись знать, существует ли какая боязнь на свете; когда бранным пламенем объялся древле мирный славянский дух и завелось козачество - широкая, разгульная замашка русской природы, - и когда все поречья, перевозы, прибрежные пологие и удобные места усеялись козаками, которым и счету никто не ведал, и смелые товарищи их были вправе отвечать султану, пожелавшему знать о числе их: «Кто их знает! у нас их раскидано по всему степу: что байрак, то козак» (что маленький пригорок, там уж и козак). Это было, точно, необыкновенное явленье русской силы: его вышибло из народной груди огниво бед. Вместо прежних уделов, мелких городков, наполненных псарями и ловчими, вместо враждующих и торгующих городами мелких князей возникли грозные селения, курени и околицы, связанные общей опасностью и ненавистью против нехристианских хищников. Уже известно всем из истории, как их вечная борьба и беспокойная жизнь спасли Европу от неукротимых набегов, грозивших ее опрокинуть. Короли польские, очутившиеся, наместо удельных князей, властителями сих пространных земель, хотя отдаленными и слабыми, поняли значенье козаков и выгоды таковой бранной сторожевой жизни. Они поощряли их и льстили сему расположению. Под их отдаленною властью гетьманы, избранные из среды самих же козаков, преобразовали околицы и курени в полки и правильные округи. Это не было строевое собранное войско, его бы никто не увидал; но в случае войны и общего движенья в восемь дней, не больше, всякий являлся на коне, во всем своем вооружении, получа один только червонец платы от короля, - и в две недели набиралось такое войско, какого бы не в силах были набрать никакие рекрутские наборы. Кончился поход - воин уходил в луга и пашни, на днепровские перевозы, ловил рыбу, торговал, варил пиво и был вольный козак. Современные иноземцы дивились тогда справедливо необыкновенным способностям его. Не было ремесла, которого бы не знал козак: накурить вина, снарядить телегу, намолоть пороху, справить кузнецкую, слесарную работу и, в прибавку к тому, гулять напропалую, пить и бражничать, как только может один русский, - все это было ему по плечу. Кроме рейстровых козаков, считавших обязанностью являться во время войны, можно было во всякое время, в случае большой потребности, набрать целые толпы охочекомонных: стоило только есаулам пройти по рынкам и площадям всех сел и местечек и прокричать во весь голос, ставши на телегу: «Эй вы, пивники, броварники! полно вам пиво варить, да валяться по запечьям, да кормить своим жирным телом мух! Ступайте славы рыцарской и чести добиваться! Вы, плугари, гречкосеи, овцепасы, баболюбы! полно вам за плугом ходить, да пачкатъ в земле свои желтые чеботы, да подбираться к жинкам и губить силу рыцарскую! Пора доставать козацкой славы!» И слова эти были как искры, падавшие на сухое дерево. Пахарь ломал свой плуг, бровари и пивовары кидали свои кади и разбивали бочки, ремесленник и торгаш посылал к черту и ремесло и лавку, бил горшки в доме. И все, что ни было, садилось на коня. Словом, русский характер получил здесь могучий, широкий размах, дюжую наружность.
Тарас был один из числа коренных, старых полковников: весь был он создан для бранной тревоги и отличался грубой прямотой своего нрава. Тогда влияние Польши начинало уже оказываться на русском дворянстве. Многие перенимали уже польские обычаи, заводили роскошь, великолепные прислуги, соколов, ловчих, обеды, дворы. Тарасу было это не по сердцу. Он любил простую жизнь козаков и перессорился с теми из своих товарищей, которые были наклонны к варшавской стороне, называя их холопьями польских панов. Вечно неугомонный, он считал себя законным защитником православия. Самоуправно входил в села, где только жаловались на притеснения арендаторов и на прибавку новых пошлин с дыма. Сам с своими козаками производил над ними расправу и положил себе правилом, что в трех случаях всегда следует взяться за саблю, именно: когда комиссары не уважили в чем старшин и стояли пред ними в шапках, когда поглумились над православием и не почтили предковского закона и, наконец, когда враги были бусурманы и турки, против которых он считал во всяком случае позволительным поднять оружие во славу христианства.
Теперь он тешил себя заранее мыслью, как он явится с двумя сыновьями своими на Сечь и скажет: "Вот посмотрите, каких я молодцов привел к вам! "; как представит их всем старым, закаленным в битвах товарищам; как поглядит на первые подвиги их в ратной науке и бражничестве, которое почитал тоже одним из главных достоинств рыцаря. Он сначала хотел было отправить их одних. Но при виде их свежести, рослости, могучей телесной красоты вспыхнул воинский дух его, и он на другой же день решился ехать с ними сам, хотя необходимостью этого была одна упрямая воля. Он уже хлопотал и отдавал приказы, выбирал коней и сбрую для молодых сыновей, наведывался и в конюшни и в амбары, отобрал слуг, которые должны были завтра с ними ехать. Есаулу Товкачу передал свою власть вместе с крепким наказом явиться сей же час со всем полком, если только он подаст из Сечи какую-нибудь весть. Хотя он был и навеселе и в голове его еще бродил хмель, однако ж не забыл ничего. Даже отдал приказ напоить коней и всыпать им в ясли крупной и лучшей пшеницы и пришел усталый от своих забот.
Ну, дети, теперь надобно спать, а завтра будем делать то, что бог даст. Да не стели нам постель! Нам не нужна постель. Мы будем спать на дворе.
Ночь еще только что обняла небо, но Бульба всегда ложился рано. Он развалился на ковре, накрылся бараньим тулупом, потому что ночной воздух был довольно свеж и потому что Бульба любил укрыться потеплее, когда был дома. Он вскоре захрапел, и за ним последовал весь двор; все, что ни лежало в разных его углах, захрапело и запело; прежде всего заснул сторож, потому что более всех напился для приезда паничей.
Одна бедная мать не спала. Она приникла к изголовью дорогих сыновей своих, лежавших рядом; она расчесывала гребнем их молодые, небрежно всклоченные кудри и смачивала их слезами; она глядела на них вся, глядела всеми чувствами, вся превратилась в одно зрение и не могла наглядеться. Она вскормила их собственною грудью, она возрастила, взлелеяла их - и только на один миг видит их перед собою. «Сыны мои, сыны мои милые! что будет с вами? что ждет вас?» - говорила она, и слезы остановились в морщинах, изменивших ее когда-то прекрасное лицо. В самом деле, она была жалка, как всякая женщина того удалого века. Она миг только жила любовью, только в первую горячку страсти, в первую горячку юности, - и уже суровый прельститель ее покидал ее для сабли, для товарищей, для бражничества. Она видела мужа в год два-три дня, и потом несколько лет о нем не бывало слуху. Да и когда виделась с ним, когда они жили вместе, что за жизнь ее была? Она терпела оскорбления, даже побои; она видела из милости только оказываемые ласки, она была какое-то странное существо в этом сборище безженных рыцарей, на которых разгульное Запорожье набрасывало суровый колорит свой. Молодость без наслаждения мелькнула перед нею, и ее прекрасные свежие щеки и перси без лобзаний отцвели и покрылись преждевременными морщинами. Вся любовь, все чувства, все, что есть нежного и страстного в женщине, все обратилось у ней в одно материнское чувство. Она с жаром, с страстью, с слезами, как степная чайка, вилась над детьми своими. Ее сыновей, ее милых сыновей берут от нее, берут для того, чтобы не увидеть их никогда! Кто знает, может быть, при первой битве татарин срубит им головы и она не будет знать, где лежат брошенные тела их, которые расклюет хищная подорожная птица; а за каждую каплю крови их она отдала бы себя всю. Рыдая, глядела она им в очи, когда всемогущий сон начинал уже смыкать их, и думала: «Авось либо Бульба, проснувшись, отсрочит денька на два отъезд; может быть, он задумал оттого так скоро ехать, что много выпил».
Месяц с вышины неба давно уже озарял весь двор, наполненный спящими, густую кучу верб и высокий бурьян, в котором потонул частокол, окружавший двор. Она все сидела в головах милых сыновей своих, ни на минуту не сводила с них глаз и не думала о сне. Уже кони, чуя рассвет, все полегли на траву и перестали есть; верхние листья верб начали лепетать, и мало-помалу лепечущая струя спустилась по ним до самого низу. Она просидела до самого света, вовсе не была утомлена и внутренне желала, чтобы ночь протянулась как можно дольше. Со степи понеслось звонкое ржание жеребенка; красные полосы ясно сверкнули на небе.
Бульба вдруг проснулся и вскочил. Он очень хорошо помнил все, что приказывал вчера.
Ну, хлопцы, полно спать! Пора, пора! Напойте коней! А где стара"? (Так он обыкновенно называл жену свою.) Живее, стара, готовь нам есть: путь лежит великий!
Бедная старушка, лишенная последней надежды, уныло поплелась в хату. Между тем как она со слезами готовила все, что нужно к завтраку, Бульба раздавал свои приказания, возился на конюшне и сам выбирал для детей своих лучшие убранства. Бурсаки вдруг преобразились: на них явились, вместо прежних запачканных сапогов, сафьянные красные, с серебряными подковами; шаровары шириною в Черное море, с тысячью складок и со сборами, перетянулись золотым очкуром; к очкуру прицеплены были длинные ремешки, с кистями и прочими побрякушками, для трубки. Казакин алого цвета, сукна яркого, как огонь, опоясался узорчатым поясом; чеканные турецкие пистолеты были задвинуты за пояс; сабля брякала по ногам. Их лица, еще мало загоревшие, казалось, похорошели и побелели; молодые черные усы теперь как-то ярче оттеняли белизну их и здоровый, мощный цвет юности; они были хороши под черными бараньими шапками с золотым верхом. Бедная мать как увидела их, и слова не могла промолвить, и слезы остановились в глазах ее.
Ну, сыны, все готово! нечего мешкать! - произнес наконец Бульба. - Теперь, по обычаю христианскому, нужно перед дорогою всем присесть.
Все сели, не выключая даже и хлопцев, стоявших почтительно у дверей.
Теперь благослови, мать, детей своих! - сказал Бульба. - Моли бога, чтобы они воевали храбро, защищали бы всегда честь лыцарскую, чтобы стояли всегда за веру Христову, а не то - пусть лучше пропадут, чтобы и духу их не было на свете! Подойдите, дети, к матери: молитва материнская и на воде и на земле спасает.
Мать, слабая, как мать, обняла их, вынула две небольшие иконы, надела им, рыдая, на шею.
Пусть хранит вас… божья матерь… Не забывайте, сынки, мать ваш у… пришлите хоть весточку о себе… - Далее она не могла говорить.
Ну, пойдем, дети! - сказал Бульба.
У крыльца стояли оседланные кони. Бульба вскочил на своего Черта, который бешено отшатнулся, почувствовав на себе двадцатипудовое бремя, потому что Тарас был чрезвычайно тяжел и толст.
Когда увидела мать, что уже и сыны ее сели на коней, она кинулась к меньшому, у которого в чертах лица выражалось более какой-то нежности: она схватила его за стремя, она прилипнула к седлу его и с отчаяньем в глазах не выпускала его из рук своих. Два дюжих козака взяли ее бережно и унесли в хату. Но когда выехали они за ворота, она со всею легкостию дикой козы, несообразной ее летам, выбежала за ворота, с непостижимою силою остановила лошадь и обняла одного из сыновей с какою-то помешанною, бесчувственною горячностию; ее опять увели.
Молодые козаки ехали смутно и удерживали слезы, боясь отца, который, с своей стороны, был тоже несколько смущен, хотя старался этого не показывать. День был серый; зелень сверкала ярко; птицы щебетали как-то вразлад. Они, проехавши, оглянулись назад; хутор их как будто ушел в землю; только видны были над землей две трубы скромного их домика да вершины дерев, по сучьям которых они лазили, как белки; один только дальний луг еще стлался перед ними, - тот луг, по которому они могли припомнить всю историю своей жизни, от лет, когда катались по росистой траве его, до лет, когда поджидали в нем чернобровую козачку, боязливо перелетавшую через него с помощию своих свежих, быстрых ног. Вот уже один только шест над колодцем с привязанным вверху колесом от телеги одиноко торчит в небе; уже равнина, которую они проехали, кажется издали горою и все собою закрыла. - Прощайте и детство, и игры, и все, и все!
ЛИТЕРАТУРА КАЗАЧЬЕГО КЛУБА СКАРБ
СТАТЬИ
Как запорожцы на кулаках бились
Да уж на чем бы то ни было.
Н.В.Гоголь "Тарас Бульба"
"- Как же хочешь ты со мною биться? Разве на кулаки?
Да уж на чем бы то ни было.
Ну, давай на кулаки! - говорил Тарас Бульба,
засучив рукава. -Посмотрю я, что за человек ты в кулаке!
И отец с сыном, вместо приветствия после давней отлучки,
Начали насаживать друг другу тумаки и в бока, и в поясницу,
И в грудь, то отступая и оглядываясь, то вновь наступая".
Н.В.Гоголь "Тарас Бульба"
Пожалуй, трудно сыскать такого человека, которому не были бы знакомы со школьной скамьи эти строки, изумлявшие нас тем, с чего это вдруг батько так сурово привечает старшего сына. Но мало кто задумывался, что эта колоритная сценка, открывающая собою повесть о героическом семнадцатом веке, взята Гоголем из народной жизни в веке девятнадцатом, когда еще кулачные и стеношные бои были делом обыденным не только на землях Слобожанщины, но и всей Левобережной Украины. И если в наши дни редко кого удивишь русским рукопашным боем, то о его малороссийском собрате почти ничего не известно. А между тем традиция так называемого штурхобочного боя широко бытовала среди украинских поселян, оставив о себе довольно щедрые сведения в литературе и фольклоре. Вот так, вчитываясь в пожелтевшие страницы книг, беседуя с древними стариками, собирая, что называется, с миру по нитке, постепенно восстанавливали эта самобытную систему. Путь, в общем-то, известный всем исследователям славянских единоборств. Самое же удивительное заключается в том, что не пришлось ничего додумывать, сочинять, реконструировать - просто кусочки мозаики сами образовали целостную картину...
Почти до начала XX века дожил в селах степной Украины самобытный обычай стеношного боя, имевший, впрочем, много общего с русской стенкой. По воскресным и праздничным дням, чаще всего в зимнее время, когда не болела голова от забот о хлебе насущном, сходились селяне на молодецкую забаву, доставшуюся от дедов-прадедов. Сходились на утоптанном майдане (площадке), разделившись на две лавы (партии), каждой из которых предводительствовал голова, или атаман. Бились по тем же правилам, что и на Руси, бились по уговору или просто так. Бывало, что в обычное воскресенье забавы ради с раннего утра начинали устраивать стенку мальчишки, боролись, возились в снегу, секлись ивовыми прутьями вместо сабель. Затем подтягивались хлопцы постарше, дрались чаще всего из-за девок, нижняя улица против верхней, левобережная сторона против правобережной, одна молодежная громада (община) против другой. А когда солнце стояло уже высоко, сходились лавами, побросав на снег кожухи и шапки, лихие дебелые усачи, награждая друг друга увесистыми тумаками и в грудь, и в плечи, и в бока. Порою забава перерастала в массовое побоище, лавы теряли свою стройность и смешивали ряды, где каждый боец рассыпал удары направо и нлево, не разбирая в азарте своих и чужих. В такие минуты нередко слышались возгласы: "Та якого біса, куме, ти женеш мене в тришия?" или: "А що ж ти, вражий сину, лупиш мене, як сноп на току?" И кумовья, признав друг друга, потихоньку выбирались из свалки, покряхтывая и растирая ушибленные места...
Подтверждением тому, что обычай стеношного боя был широко распространен на Левобережной Украине, служит уникальная в своем роде работа известного украинского историка А.И.Маркевича "Меры против вечерниц и кулачных боев в Малороссии", опубликованная в альманахе "Киевская старина" за 1894 г. и не переиздававшаяся с тех пор ни разу. А ведь кроме него этим вопросом интересовались А.Абрамов, А.Грачев, И.Попко, Ф.Щербина и другие исследователи старины, на чьи работы в свое время был навешен ярлык украинского буржуазного национализма. Так и лежат в архивной пыли ценнейшие памятники народной мысли, лежат и ждут своего часа. Но ситуация не столь безнадежна, особенно в последнее время, когда стали появляться переиздания ранее недоступных трудов. Обратимся же к монументальному исследованию запорожских древностей, трехтомнику Дмитрия Ивановича Яворницкого "История запорожских козаков":
"В обыкновенные праздничные дни запорожские козаки нередко развлекали себя кулачными боями: для этой цели они собирались вечером на сичевую площадь, разделялись на две лавы или партии, из коих одна составлялась из верхних, другая - из нижних куреней, и вступали в бой; в этих боях они нередко ожесточались до того, что наносили друг другу страшные увечья и даже один другого убивали".
С этим сообщением перекликаются более ранние строки А.Скальковского из "Истории Новой Сечи", изданной в 1885 г. в Одессе:
"По воскресным дням и праздничным бывали в Сечи между козаками верхних и нижних куреней кулачные бои, отчего случались великие драки и смертоубийства, и за оное взысканий не было".
Казалось бы, на первый взгляд - описание самой что ни на есть тривиальной драки. Однако в украинском языке драка обозначается довольно неуважительным словом бійка, в то время как запорожцы развлекали себя кулачными боями, проводившимися по определенным правилам. Самое понятие стеношного, или рукопашного, боя звучит по-украински как штурхобочний 6ой. Что же кроется за термином "штурхобочный"? И если вторая часть этого слова более чем понятна, то для объяснения первой придется сделать небольшое отступление. В народной памяти до сих пор еще живы названия ударов стеношного боя. Наши дедушки и бабушки никогда не спутают, скажем, затрещину или тумак, тычок или плюху. Конечно, технике ударов русского рукопашного боя далеко до филигранной утонченности приемов восточных единоборств (хотя в реальной жизни самыми эффективными оказываются как раз более примитивные приемы), но факт существования ударной техники налицо. В украинской речи довольно велик запас слов для обозначения различных ударов, многим из которых с истинно малороссийским юмором даны колоритные названия. Таковы, например, "лящ", "ляпас", "помордас", "бухан", "товченик", "духопелик". В ограниченном же пространстве стенки, где не было возможности для замаха, удары кулаком по большей част были прямолинейными или короткими боковыми. Самым распространенным ударом являлся, пожалуй, "тусан" (стусан), имеющий ту же семантику, что и русский тычок (с тычка), а также корень, близкий корням в словах "тузить", "мутузить", "бутузить". Почти абсолютным синонимом слову "стусан" является "штурхан". Собственно говоря, украинские слова "стусувати" и "штурхати" и означают нанесение мощных прямолинейных ударов, причем не только кулаком или ладонью, но также ногой и даже палкой. Та
и были прямолинейными или короткими боковыми. Самым распространенным ударом являлся, пожалуй, "тусан" (стусан), имеющий ту же семантику, что и русский тычок (с тычка), а также корень, близкий корням в словах "тузить", "мутузить", "бутузить". Почти абсолютным синонимом слову "стусан" является "штурхан". Собственно говоря, украинские слова "стусувати" и "штурхати" и означают нанесение мощных прямолинейных ударов, причем не только кулаком или ладонью, но также ногой и даже палкой. Таким образом, термин "штурхобочний бой" несет в себе не только прочтение определенной манеры нанесения ударов, но также и своеобразные правила кулачной забавы. Собственно, это и есть стеношный бой, в котором удары в лицо и ниже пояса, приводящие к увечьям, запрещены.
Штурхобочный бой имел на Украине и другие названия, такие как "рукопашний бій", "рукопаш", "навкулачки". Упоминания о нем можно найти не только в устных преданиях, записанных позже исследователями, но и в чарующих украинских песнях, относящихся к эпохе казачества. В них кулачный бой ставился рядом с сечей, рубкой, сабельным боем, что говорит само за себя. Во многих народных песнях есть такие слова:
"Ой ти станет з шабелькою,
А я з кулаками,
Ой щоб слава не пропала
Проміж козаками..."
Вообще эта поэтическая формула кочевала из песни в песню и обыгрывалась каждый раз на свой лад. Когда российская регулярная армия по приказу Екатерины II окружила Запорожскую Сечь, бывалые сечевики упрашивали кошевого атамана Калнишевского дать отпор солдатам если не саблями и пиками, то хотя бы кулаками. На что кошевой ответил отказом: "...бо єдина кров, християнська, гріх нам проливати...", и Сечь была сдана без боя. Те или иные следы кулачных боев щедро рассыпаны в украинской словесности. Кому с детства не знакомы присловья "боронити груддю" и "лежачего не займати" (т.е. оборонять грудью и не трогать лежачего)? Кому не знакомы фразеологические обороты, пришедшие из лексики кулачных бойцов: "почесати ребра", "надсадити бебехів", "дістати по усам" и прочие? А широкая распространенность в старину прозвищ Кривонос и Перебейнос сама наводит на определенные размышления. Но самым оригинальным памятником, невольно запечатлевшим традиции украинской кулачной забавы, является, как это ни странно, не этнографический или исторический труд, а художественное произведение, точнее, поэма Ивана Петровича Котляревского, впервые опубликованная в 1798 г. в Санкт-Петербурге под названием "Энеида, на малороссийский язык перелицованная". Чем же уникальна эта поэма? Казалось бы, ничего оригинального в ней нет - очередная сатирическая переработка вергилиевской эпопеи, насыщенная бытовыми подробностями из жизни украинского села. Но за всеми вроде бы смешными проделками античных героев, выписанных в образе запорожских казаков, прослеживается тоска малороса по старинной азачьей славе и вольностям, по минувшим дням Гетманщины и Запорожской Сечи. Именно благодаря огромному количеству подробностей, тонко подмеченных автором, "Энеиду" Котляревского часто называют энциклопедией украинской этнографии. И до сих пор с удивлением вчитываешься в описания кулачных побоищ, выведенных поэтом живыми сочными мазками:
"Натиснули і напустились,
Рутульці кинулись на вал,
Троянці, як чорти, озлились,
Рутульців били наповал.
Тріщали кості, ребра, боки,
Летіли зуби, пухли щоки,
3 носів і уст юшила кров;
Хто рачки ліз, а хто простягся,
Хто був шкереберть, хто качався,
Хто бив, хто різав, хто колов.
Завзятость всіх опановала,
I всякий до надсаду бивсь."
"Ідуть, зімкнувшись міцно, тісно,
Ідуть, щоб побідить поспішно.
Або щоб трупом полягти.
Троянці сильно наступали
I тиснули своїх врагів,
Не раз латинців проганяли
До самих городских валів.
Латинці также оправлялись
I од троянців одбивались,
Один другого товк на прах;
Як півні за гребні возились,
Товклись кулаччям по зубах."
"Пішли кулачні накарпаси,
В виски і в зуби стусани..."
Или, например:
"Душа товкала душу в боки,
I стрекотали, мов сороки;
Той пхавсь, той сунувсь, інший ліз..."
Весь текст буквально испещрен подобными яркими строками, и процитировать их все в этом кратком изложении нет никакой возможности. Порою Котляревский выводит не просто живые образы буйных драчунов, а настоящих мастеров своего дела, тех самых заводил, которые выступали "головой" в лавах и частенько решали исход всего стеношного сражения. Эти профессионалы известны были на Украине под различными названиями: "боець", "перебієць", "ярун", "кулачник", и для многих из них рукопашный бой был делом всей жизни. Такие бойцы частенько ходили от села к селу, состязались с местными хлопцами в борьбе "по-турецки" (т.е. за пояс, в обхват) или бились "навкулачки". Один из таких поединков сам на сам, или "герць", запечатлен и на страницах "Энеиды":
"Аж ось прийшов і перебієць,
Убраний так, як компанієць,
I звався молодець Дарес;
На кулаки став викликати
I перебійця визивати
Кричав, опарений мов пес:
"Гей, хто зо мною вийде битись,
Покуштувати стусанів?
Мазкою хоче хто умитись?
Кому не жаль своїх зубів?
А нуте, нуте, йдіте швидше
Сюди на кулаки лиш ближче!
Я бебехів вам надсажу;
На очі вставлю окуляри,
Сюди, поганці-бакаляри!
Я всякому лоб розміжжу."
На вызов не откликнулся никто, кроме "сіромахи" (бедняка) Энтелла:
"На землю шапку положивши,
По локоть руки засукав
I, цупко кулаки стуливши,
Дареса битись визивав.
Iз серця скреготав зубами,
Об землю тупотав ногами
I на Дареса налізав."
Любопытно, что описанный зачин несет примерно ту же функциональную нагрузку, что обрядовые ломания и буза; отдельные элементы таких движений и доныне сохранились в народном украинском танце "трепак" (тропак, дропак). Дарес, испуганный таким оборотом дела, сперва отказывался от боя, но в конце концов поединок начинается:
"Дарес од страху оправлявся
Красочное, не без чувства юмора описание кулачных баталий было бы незаконченным без упоминания одной существенной детали. Поэма была издана в конце XVIII века, то есть в тот самый период, когда последовал ряд указов российских самодержцев о запрете массовых побоищ. Так насколько же должна быть устойчивой традиция кулачных забав, если даже в годину запретов и гонений она бурлила своей полнокровной жизнью! Рассказ о традициях кулачного боя малороссийских казаков был бы неполным без упоминания еще одной системы, отличной и от "штурхобочного боя", и от поединков "сам на сам". Речь идет о навыке одиночного бойца сражаться сразу с несколькими противниками. Существует интересное предание о том, как выбирали запорожцы своих десятников. Для того чтобы обуздать буйную сечевую братию, требовались более весомые доводы, чем просто слова; а потому десятником мог быть лишь тот, кто держит своих подчиненных, что называется, в кулаке. Соискатель на это звание проходил, рассыпая удары направо и налево, сквозь строй казаков наподобие наказания шпицрутенами. Братчики тоже основательно охаживали тумаками и пинками такого смельчака, и если он с честью выходил из этого испытания, то и становился десятником. Любопытным образом перекликаются с этой запорожской легендой строки незабвенного Николая Васильевича Гоголя из "Пропавшей грамоты": "Покойный дед был человек не то чтобы из трусливого десятка; бывало, встретит волка, так и хватает его прямо за хвост; пройдет с кулаками промеж козаков - все, как груши, повалятся на землю".
Но тут уж мы вплотную подходим к необычному и удивительному миру запорожских пластунов, полному таинственных преданий и загадок. А это уже тема для другого рассказа, повествующего о воинской системе, в корне отличающейся от демократического штурхобочного боя. Все же вышесказанное в который раз подтверждает ближайшее родство русских и украинцев, как бы ни пытались вбить клин вражды между нашими народами.
Примечания:Украинские буквы "і", "ї", "є", "е", "и" следует чи-тать по-русски как "и", "йи", "е", "э", "ы" соответственно. В цитатах сохранены оригинальные авторские написания "козаки" и "сичевые" вместо "казаки" и "сечевые". Женеш - гонишь; шабля - сабля; натиснути - нажать; шкереберть - вверх тормашками; до надсаду - до изнеможения; міцно - крепко; півні - петухи; накарпаси - уловки, ухватки; убраний - одетый; покуштувати - попробовать; мазка - здесь: кровь; швидше - быстрее; окуляри - очки; бакаляри - здесь: школяры; цупко - крепко; цибульки дать - здесь: разбить нос; затопити - сильно ударить; чмелів слухати - здесь: в ухе зазвенело.
Мискин Р.В.