Наталия Владимировна Малышева родилась в Крыму, в семье земского врача. С детства занималась плаванием и гимнастикой, бегала на лыжах, стреляла. Окончила курсы медсестёр. Еще до войны Наталья Владимировна поступила в Московский авиационный институт.

В 1941 году пошла на фронт. Служила в дивизионной разведке на Волоколамском направлении. В июне 1942 года была направлена на 3-месячные курсы в школе разведчиков в Гиреево. После них служила уже в армейской разведке 16-й армии (2 формирования), которой командовал Рокоссовский. Войну закончила лейтенантом.

После Победы до 1949 г. служила на территории Польши, в Верхней Силезии. В 1949 перебросили в Потсдам.

После ухода из армии вернулась в МАИ сразу на третий курс, окончила его и стала работать по распределению конструктором ракетных двигателей в НИИ-88 в Подлипках (ныне Королёв). Наталья Владимировна проработала в этой сфере 35 лет. Инженер-конструктор Малышева участвовала в создании двигателей для маневрирования и торможения на орбите первых баллистических ракет и космических кораблей, в том числе и для гагаринского «Востока». Она была единственной женщиной в государственной комиссии по испытанию ракетных комплексов. Н. В. Малышева участвовала в создании двигателей для ракеты зенитно-ракетного комплекса С-75 Петра Грушина. За этот двигатель её наградили орденом.

На пенсии помогала обустраивать подворье Свято-Успенского Пюхтицкого женского монастыря в Москве и осталась здесь служить простой монахиней, приняв постриг под именем Адриана. Матушка Адриана стала лауреатом международной премии «За веру и верность», учреждённой Фондом Андрея Первозванного.

Источник: ВИКИПЕДИЯ Свободная энциклопедия

Матушка АДРИАНА (Малышева): интервью

Предлагаем вниманию читателей удивительный рассказ матушки о Великой Отечественной войне.

Первое чудо

Это было в дни битвы под Москвой.

Мне кажется, я до сих пор ощущаю то волнение, которые мы все испытывали в первые минуты тревожного ожидания, когда в разведку ушли наши товарищи. Внезапно послышалась стрельба. Потом снова стало тихо. Неожиданно сквозь метель мы разглядели ковыляющего товарища - к нам шел Саша, один из ушедших в разведку. Вид у него был ужасный: без шапки, с искаженным от боли лицом. Он рассказал, что они наткнулись на немцев и Юра, второй разведчик, тяжело ранен в ногу. У Саши ранение было легче, он все равно не смог вынести товарища. Перетащив его в укрытое место, сам с трудом приковылял к нам для сообщения. Мы оцепенели: как спасти Юру? Ведь добираться до него надо было по снегу без маскировки.

А у меня сразу в сознании всплыли слова командира: «Не оставляй товарища…»

Сама не знаю, как случилось, но я стала быстро снимать с себя верхнюю одежду, оставшись только в белом теплом белье. Схватила сумку, в которой был комплект экстренной помощи. Сунула за пазуху гранату (чтобы избежать плена), перетянулась ремнем и бросилась по оставленному Сашей на снегу следу. Остановить меня не успели, хотя и пытались.

Он ведь ждет помощи, нельзя его оставить там! - бросила на ходу, как бы подчиняясь властному внутреннему приказу, хотя страх сжимал сердце.

Когда я нашла Юру, он открыл глаза и прошептал: «Ой, пришла! А я думал, вы меня бросили!».

И так он на меня посмотрел, такие у него были глаза, что я поняла - если такое еще раз будет - пойду еще и еще раз, только бы вновь увидеть такую благодарность и счастье в глазах.

Нам надо было ползти через место, которое простреливали немцы. Одна я проползла его быстро, а как быть вдвоем? У раненого была разбита одна нога, другая нога и руки были целы. Я перетянула его ногу жгутом, соединила наши ремни, попросила помогать мне руками. Мы двинулись ползком в обратный путь.

И вдруг неожиданно пошел густой снег, как по заказу, словно в театре! Снежинки склеились, падали «лапками», и под этим снежным покровом мы проползли самое опасное место.

На полпути нам бросились навстречу наши ребята, взяли на руки Юру, да и меня тоже пришлось тащить - силы меня оставили.

Чудесное спасение

На Курской дуге мне надо было прослушивать телефонные переговоры немцев. За линию фронта меня переводил сопровождающий. У него была и схема проводной связи. Подключившись, я слушала и запоминала все важное, что передавало немецкое командование своим войскам. Затем возвращалась к своим и сообщала об услышанном в штаб.

Дважды такие операции прошли удачно. Но до конца жизни не забуду того, что случилось в третий мой рейд. Когда я уже отключилась и выбралась из укрытия, чтобы, дождавшись темноты, вернуться к своим, спиной почувствовала, что не одна. Быстро обернулась, выхватив пистолет - по инструкции надо было кончать жизнь самоубийством, чтобы не попасть в плен, - но тут же получила удар по руке. Мой пистолет мгновенно оказался у стоявшего передо мной немца. Я окаменела от ужаса: сейчас меня отведут в немецкий штаб.

Господи, только не это!

Я даже не разглядела, что это был за немец - ни звания, ни возраста не видела от страха. Сердце выскакивало из груди, я почти не дышала. И вдруг, схватив меня за плечи, немец рывком повернул меня спиной к себе. «Ну вот, сейчас он выстрелит», - даже с облегчением подумала я. И тут же получила сильный толчок в спину. Далеко впереди меня упал и пистолет.

С девчонками не воюю! А пистолет возьми, иначе тебя свои же расстреляют…

Я обомлела, повернулась и увидела длинную фигуру, уходящую в глубь леса.

Ноги не повиновались мне, и я, спотыкаясь, побрела к месту, откуда с темнотой можно было выйти к своим. По дороге привела себя в более или менее нормальное состояние и вернулась как обычно. У меня хватило ума никому не рассказать о случившемся. Потом уже, значительно позже, поделилась с близкими друзьями. Сын одного из них, принявший впоследствии монашество, произнес, ставшие для меня не так давно откровением слова:

Неужели вы до сих пор не поняли, что вас все время хранил Господь, и кто-то сильно молился за вас и ваше спасение?..

Линия фронта - это миф

Линия фронта совсем не такая, как ее обычно представляют. В действительности ее просто нет. Это нечто визуальное. Мы сами определяли: вот здесь еще наша сторона, а там уже немцы; сами находили наиболее благоприятные места для выхода на свои позиции. Никогда точно мы не знали, перешли ли мы линию фронта или еще нет - только по отдельным признакам догадывались.

О главном военном испытании

Война дала мне очень много понять. Я поняла, что во время войны - как будто фотография проявляется. У кого хорошие черты заложены, они усиливаются, часто проявляются героически. А у кого поганенькое что-то было - черты со временем становятся страшными.

О Человеке: Анна Данилова о матушке Адриане

ПРОЖИТЬ ЖИЗНЬ В МЕРУ МАТУШКИ АДРИАНЫ

Самое лучшее и достойное, что есть в журналистике - работа летописца: стремиться побольше записать (причем и на видео тоже) наших современников, чтобы передать опыт общения с ними дальше. Но, увы, норма жизни - это не большой посмертный архив, а недоуменное: «Так и не поговорили, так и не записали!»

В сентябре издательство «Никея» выпустило книгу «Монахиня из разведки. История жизни ветерана Великой Отечественной войны монахини Адрианы (Малышевой)» автором-составителем которой стала главный редактор «Правмира» Анна Данилова.

Я знала, что Анна когда-то дала себе обещание сделать все, чтобы о матушке Адриане узнало как можно больше людей. Кажется, сегодня это случилось - об этом и о книге мы - к сожалению - могли поговорить только с Анной; 4 февраля матушка Адриана отошла ко Господу.

- Почему ты решила не подписывать сборник как автор-составитель?
- Книга подписана, просто на обложке нет моей фамилии. Дело в том, что, конечно, автор книги - матушка Адриана: книга собрана из ее записей, рукописей, многочисленных рассказов. Я их только «сшивала» в единое целое, редактировала, читала матушке вслух.

Одно время мы с матушкой думали о том, чтобы переписать ее рассказ от первого лица в большое художественное повествование, расширить, добавить деталей - не пошло. Такому рассказу не веришь. Поэтому в книге читатель «слышит» рассказчика, напрямую, без посредника, я остаюсь автором-составителем. Кстати, вся история жизни матушки Адрианы записана на видео, так что и вживую всю книгу тоже можно услышать!

Война как фотография

Конечно, матушка, - человек удивительный, необыкновенный. Ты не раз о ней писала, делала с ней интервью. Но в нашей жизни все еще немало людей достойных - о каждом будешь делать книгу?
- Я, кстати, не собиралась делать книгу, просто однажды приехала на интервью. И оттягивала несколько лет - думала, ну, человек пожилой, 87-88 лет, уже и слышит, наверное, неважно, и говорить трудно. А потом решила, что надо. И оказалось, что монахиня Адриана - человек с яснейшим умом, прекрасной речью, цитирует Лермонтова, слушает новости о политике, все знает и помнит. И тогда, во время интервью, стало ясно - надо говорить про все. И записать все, что успеем записать!

Было бы замечательно - делать такую книгу о каждом выдающемся человеке. Это моя мечта. Удивительные люди уходят, так мало остается от них, со многими так никто и не поговорил толком, не сохранил о них память…

Мне кажется, что самое лучшее и достойное, что есть в журналистике - работа летописца: стремиться побольше записать (причем и на видео тоже) наших современников, чтобы передать опыт общения с ними дальше. Как ценны для нас записи митрополита Антония Сурожского, например, как мы благодарны тем, кто все записывал и сохранял… Как дорога для нас книга Л. Лунгиной «Подстрочник»…

Но, увы, норма жизни - это не большой посмертный архив, а недоуменное: «Так и не поговорили, так и не записали!»

Читаешь книгу и поражаешься простоте, будто обыкновенности ее. Да, конечно, судьба человека - но все же, чем тебя настолько зацепила ее личность, биография?
- Матушка Адриана (Малышева), хоть и рассказывала о своей жизни очень просто, - совершенно удивительный человек. Нелюбимая матерью дочь (мама мечтала о мальчике и долго попрекала дочь тем, что она родилась девочкой), она с детства была одна. С третьего курса МАИ она ушла на фронт, ее определили в разведку.

Битва под Москвой, Курская дуга, Сталинград, Германия. Она 17 раз переходила линию фронта, один раз вынесла раненого из-под обстрела, второй раз чудом не попала в засаду. Как-то ее поймал немецкий солдат и… отпустил: «С девчонками не воюю!». Жених ее - Миша Бабушкин - погиб в первые месяцы войны, другого такого человека она не встретила.

После войны, закончив МАИ, она работала в КБ у Королева, проектировала двигатели ракет.

Она была уже немолода, когда узнала, как сын ее однополчанина принял монашеский постриг - Сережа стал отцом Сильвестром. И так ее поразила произошедшая с ним перемена, что и сама она стала читать Евангелие. Вышла - очень поздно - на пенсию, и стала восстановлять Пюхтицкое подворье в Москве.

Знаете, когда ей дали послушание продавать книги на улице, она сначала очень стеснялась и все надвигала на брови платок, чтобы знакомые не увидели - майор, известный инженер - и на улице книгами торгует. Закончила она жизнь в ангельском чине - стала монахиней Адрианой. В общем, меня в ее пути поражает все, каждый шаг, каждый эпизод…

Я помню, еще некоторое время назад ты говорила, что постараешься сделать все, чтобы «прославить» (условно скажем) матушку. Ты считаешь свое обещание выполненным?
- Не прославить, а собрать максимально, что собрать можно! Думаю, что намерение выполнено, но не до конца. Очень буду ждать воспоминаний тех, кто много лет с матушкой был знаком. Ведь я с ней встретилась только в последний год жизни. Надеюсь, что будет много воспоминаний, рассказов, и второе издание книги выйдет существенно расширенным.

Вот уже некоторое время мы говорим об обнулении исторической памяти. И с этой точки зрения книга «Матушка Адриана», безусловно, важна. С другой стороны, мне кажется, что у подобной литературы довольно узкая потребительская аудитория - православных тетушек. Или я ошибаюсь?
- Сама матушка Адриана, надо сказать, больше любила умное мужское общение. Но мне кажется, что это совсем не женская, не «тетушкинская» история, хотя есть в книге и история любви. Это такая зарисовка эпохи - там и война, и КБ Королева, и замечательный портрет маршала Рокоссовского, и драма семейных отношений, одиночество ребенка, и возрождение веры в России - все - на таком небольшом, в общем-то, отрезке текста…

Как началась книга

Насколько сегодня востребован этот жанр - мемуаров? Может быть, есть смысл превратить в серию эту историю?
- Ты вспомнила об обнулении исторической памяти. Мы катастрофически мало знаем даже о том, что было пару лет назад… А история и вообще существует для нас в датах, цифрах, сменах строев и формаций - что и удивляться, как мы плохо знаем историю… История, время, эпоха через человека, через его жизнь, его восприятие мира - вот, по-моему, главное противостояние обнулению и беспамятству.

Серию, конечно, сделать вряд ли удастся, но сохранить все то, что сохранить можно, должны стараться все мы - и не только писатели и журналисты.

- Что тебе лично дало общение с матушкой?
- 8 самых насыщенных месяцев жизни…

Помнишь, у митрополита Антония Сурожского есть рассказ о том, как одна женщина - Наталия - спрятала у себя мать с двумя маленькими детьми, за которыми должны были прийти фашисты? Увидев эту семью впервые, она велела им бежать и сказала, что выдаст себя за эту женщину. «У вас двое детей, вы им нужны», - сказала Наталия.

За ней пришли, ее расстреляли. Дети выросли, и дочь рассказала владыке Антонию эту историю. Что заставило Наталию отдать свою жизнь за незнакомых людей, которых она увидела впервые в жизни? А дети сохранили ее образ и поняли - надо жить в ее меру. В меру этой незнакомой Наталии, которая отдала за них жизнь - без единого сомнения.

Вот и с матушкой Адрианой. Хочется хотя бы немного прожить в ее меру…

С Анной Даниловой беседовала Мария Свешникова

4 февраля 2012 года отошла ко Господу матушка Адриана (Малышева) — разведчица, авиаконструктор, монахиня…

— Мать Адриана? — спросила я очень громко, набрав номер сотового монахини Адрианы (Малышевой).

— Да-да! — ответил в трубке бодрый и веселый голос.

— Как хорошо, что вы приедете брать интервью уже после 9 мая, такие тексты всегда получаются лучше тех, что в спешке готовят накануне.

Если в двух словах, то она прошла разведчицей всю войну, после войны закончила МАИ и работала инженером-конструктором у С.П.Королева. На пенсию ушла, только чтобы работа не мешала ей отдавать все силы возрождавшемуся Пюхтицкому подворью. Если опять же в двух словах, то вся жизнь ее прошла в эпицентре самой активной деятельности.

Больше года назад перенеся тяжелый перелом ноги, она практически заперта в своей келье и полностью зависима от других — не всегда внимательных, заботливых и пунктуальных. Что не мешает ей шутить, напевать песни и заставлять вспоминать имена из «Героя нашего времени» ее любимого М. Лермонтова.

«У меня прямо до сердца доходит каждое слово его. Я ничего у него не могу найти такого, что бы меня как-то не удовлетворило, покоробило…»

Нежеланная дочь

Наташа Малышева была нежеланным ребенком в семье — мать хотела только сына.

«Она даже мысли не допускала, что может случиться по-другому. И уже разговаривала с будущим сыночком, говорила «он», когда кто-нибудь спрашивал ее о самочувствии перед родами. Разочарование было невыносимым для нее самой и осложнило с первых дней жизнь ни в чем не повинного ребенка».

Любовь и внимание приходилось завоевывать с раннего детства, интуитивно: Наташа выучилась читать в 5 лет, и она повторяла за сестрой все ее школьные уроки, так что потом в школе учителя не знали, что с ней и делать. А еще она много развлекала себя сама — например, бегала ловить солнце за горизонт, уверенная, что догонит непременно. Однажды, прочитав про кавалерист-девицу Дурову, поняла — это судьба!

Распятие

Однажды Наташа встретила Христа.

В еще не разрушенном Страстном монастыре девочку подвели ко Кресту, на котором был Человек. На котором был Бог. И в ногах Его — гвозди! Как пыталась пятилетняя Наташа зубами отодрать гвозди от пречистых ног Спасителя — не поддавались резные гвозди, и уйти от Распятия не получалось…

Миша Бабушкин

С детства мама напоминала Наташе, что она некрасива, вот сестра Оля — да, а она, что это стоит у зеркала! Поэтому когда однокурсник по МАИ курносый и высокий Миша Бабушкин (сын Героя Советского Союза) стал с ней заговаривать чаще других, она заподозрила подвох и решительно прекратила знакомство. Но он продолжал провожать ее, пригласил домой познакомиться с родителями. Неожиданно он вернулся к разговору недельной давности: «Почему же ты не веришь, что мне нравишься?»

Опустив голову, я рассказала про печаль, с которой жила с самого детства: «Ведь я же некрасивая!» Тогда он подвел меня к платяному шкафу, схватил за плечи и развернул к огромному зеркалу:

«Смотри на себя! Смотри! Какие у тебя глаза! Улыбнись! И не смей никогда больше так говорить!»

Я разревелась. Уткнулась ему в плечо, плачу и чувствую, будто с меня сползает шкура мерзкой лягушки, в которую я сама себя обрядила. Случилось чудо — Наташа стала хорошеть на глазах — от счастья.

Война

1941 год. Война. Сначала показалось, что на несколько дней — разобьют врага и не успеешь постоять за Родину. Но шли месяцы… «Бомбы падали на Арбате, падали напротив Большого театра. Я понимала, что все получалось совсем не так, как я думала. Мы собирались идти и побеждать. А тут вдруг говорят о пленных, о большом количестве раненых»…

Миша ушел на фронт сразу — он учился на военного летчика. Наташа ушла на фронт в октябре, Миша отговаривал ее — уже по телефону как мог.

«Я отчетливо представляла себе, на что иду, но колебаний не было. Словно какая-то сила руководила мной: я знала, что должна поступить именно так. Домой зашла, чтобы забрать необходимые вещи. Я и раньше уходила иногда на ночные дежурства в госпиталь, так что мама ни о чем не догадалась».

Больше той любви, что была к Мише — не встретила в жизни, до сих пор его фотография — на видном месте. До сих пор матушка дружит с Мишиной сестрой…

Она оказалась в разведке. Хороший немецкий язык, совсем молодая — похожа на подростка — она быстро выучилась ползать по-пластунски, наблюдать по ориентиру и главное — не бросать товарища в беде.

Спасла

Так спасла она зимой 1941 года раненого однополчанина — его бросили, потому что вытащить раненого через открытое место, которое простреливали немцы, было невозможно. Наташа не послушалась приказа и бросилась за раненым.

«Когда я нашла Юру, он открыл глаза и прошептал: «Ой, пришла! А я думал, вы меня бросили».

И так он на меня посмотрел, такие у него были глаза, что я поняла: если такое еще раз будет — пойду еще и еще раз, только бы вновь увидеть такую благодарность и счастье в глазах.

Нам надо было ползти через место, которое простреливали немцы. Одна я проползла его быстро, а как быть вдвоем? У раненого была разбита одна нога, другая нога и руки были целы. Я перетянула его ногу жгутом, соединила наши ремни, попросила помогать мне руками. Мы двинулись ползком в обратный путь.

И вдруг неожиданно пошел густой снег, как по заказу, словно в театре! Снежинки склеились, падали «лапками», и под этим снежным покровом мы проползли самое опасное место.

На полпути нам бросились навстречу наши ребята, взяли на руки Юру, да и меня тоже пришлось тащить - силы меня оставили».

Быт

Самое тяжелое на фронте — быт. Быт женщины среди мужчин.

«Большая трудность была с нашими мужчинами даже под куст сходить! Вот идешь с отрядом на лыжах, начнешь понемногу отставать, думаешь — сейчас я быстро и догоню! Но только начинаю отставать, как сразу все мужчины становятся заботливыми как будто специально: «Ребята, шаг поменьше, Наташа устала!» Я думаю: «Ну чтоб вы померли все!» Однажды я все-таки выбрала одного постарше и говорю: «Ну, что же вы такие глупые все, что ли?» А он в недоумении отвечает: «Да нам и в голову не приходило, что ты будешь так бояться сказать».

Сталинград, Курская дуга. Она ходила с призывами немцам сдаваться, один раз на прослушке ее поймал немец — и… отпустил со словами: «С девчонками не воюю!»

Чувство Победы пришло неожиданно, а потом о победе было приказано практически забыть — только в 1965 году вновь вернулись торжества и почести ветеранам.

Ракетостроение

Наташа Малышева, проработав несколько лет в Германии, окончила МАИ и стала работать в ракетостроении.

«Самым трудным было искать ошибку в расчетах. Все рассчитаешь, многократно тщательно проверишь и перепроверишь, каждый пуск стоит огромных денег, все смотрят. И вдруг ракета на полигоне начинает барахлить!.. Как-то была пробоинка в трубе, вызвавшая утечку, и одному из компонентов недоставало ресурсов. Но пока установишь причину аварии — сколько проходит времени!»

По трагической случайности прерывается жизнь С.П. Королева и А.М. Исаева, и начинается у Малышевой совсем другая жизнь — в обычном советском заведении, где люди не горят работой, не сидят ночами, работают за жалованье, а не за идею. Становилось пусто.

Сережа — отец Сильвестр

В это время подруга рассказала по секрету: сын Сережа принял постриг, стал священником… «Может быть, съездишь со мной проведать, как он там?»

«Сергей, в ответ на мое обращение «Сережа!», поправил строго, неторопливо: «отец Сильвестр». Почти молча доехали мы до деревни. Остановились у избы с маленьким палисадником и колодцем. Две комнатки. В одной келья отца Сильвестра, в другой были кровать, топчан, стол и две табуретки. С потолка через щели торчали куски пакли, на окнах нет занавесок, «удобства» - во дворе. Я вспомнила великолепную трехкомнатную квартиру полковника Лукашенко, отца Сережи. И вдруг вместо ужаса и протеста ощутила такой прилив восторга, что не могла этого скрыть. «Господи! - подумала я, - какую же сильную веру послал Ты этому молодому человеку, чтобы вот так, совершенно добровольно, уйти от благоустроенной жизни сюда, в это запустение, одному, и быть таким спокойным и умиротворенным!»

Перемена, произошедшая с Сережей — о.Сильвестром, поразила Наталию Владимировну. Она стала бывать в храме, читать Евангелие… «Все, что до сих пор было смыслом моей жизни: работа, активная общественная деятельность, стремление быть в центре внимания, - разом поблекло и потеряло значение».

Вскоре она нашла духовника, объездила многие монастыри, стала работать на восстановлении подворья Пюхтицкого монастыря. Времени не хватало, и она решила уйти на пенсию. Отпускали нехотя, но Наталия Владимировна была непреклонна: раз решила — все.

Сестра Адриана

Здесь в 2000 году она приняла постриг. Любимое имя Наталия — какое имя теперь будет в постриге?

«Никогда не забуду минут ожидания своего нового имени, а когда из уст владыки прозвучало: «Сестра наша Адриана» - мне трудно было сдержать свою радость. Теперь я навсегда останусь со своей святой мученицей Наталией, так как она и Адриан - это одно целое душой и телом».

Больше года матушка не ходит — после тяжелого перелома ноги. Она — всегда деятельная и самая активная, лыжница и балерина — прикована к своему креслу и полностью зависима от других — не всегда внимательных, обязательных и расторопных.

Каждого мать Адриана встречает с улыбкой и теплом.

Правила жизни

«У меня в жизни выработалось два правила:

«Никогда не задерживайся там, где тебе очень хочется остаться». Это правило стало для меня спасательным на всю жизнь. Я никогда не была назойливой в гостях, всегда уходила, хотя меня просили остаться.

Второе мое правило пришло, когда я уже была старше. Наблюдая за людьми, я поняла, что в обществе ни в коем случае нельзя на людях показывать, что ты обиделась. Даже если тебе какую-то грубость сказали или не так вежливо обратились. Гораздо лучше взять себя в руки, сделать совершенно непонимающее лицо и спросить у него: «У тебя, наверное, что-то случилось? Настроение плохое?» Уверяю вас — это прекрасное лекарство. Потом, когда я уже стала вникать в христианские законы, я поняла, что это у меня хоть и немного эгоистичное смирение, но смирение. Человек говорит мне грубость, а я выражаю участие, не допускаю никакой мысли о том, что эта грубость относится ко мне и к нашим отношениям. Изумительно хорошо действует».

Высшая награда — орден св. Андрея Первозванного

Фронтовой дневник матушки Адрианы

Через несколько месяцев после ее кончины была издана книга воспоминаний «Монахиня и з разведки»

М онахиня Адриана (Малышева): Война - как фотография

Майор Наталия Владимировна Малышева. Студенткой 3 курса ушла на фронт, через 2 недели убили ее жениха Михаила. Она прошла всю Великую Отечественную войну разведчицей, служила в штабе К. Рокоссовского, дошла до Берлина. После войны закончила МАИ, работала в конструкторском бюро С.П. Королева. Чтобы принять самое активное участие в восстановлении Пюхтицкого подворья в Москве ушла на пенсию, в 2000 году приняла монашеский постриг с именем Адриана. Скончалась 4 февраля 2012 года в возрасте 90 лет.

К изданию готовится книга воспоминаний матушки Адрианы о ее жизни. Матушка очень хотела дожить еще до одного дня Победы и очень радовалась, когда ей говорили, что ее рассказы помогают помнить о войне и народном подвиге в военные годы.

Предлагаем вниманию читателей удивительный рассказ матушки о Великой Отечественной войне.

Первое чудо

Это было в дни битвы под Москвой.

Мне кажется, я до сих пор ощущаю то волнение, которые мы все испытывали в первые минуты тревожного ожидания, когда в разведку ушли наши товарищи. Внезапно послышалась стрельба. Потом снова стало тихо. Неожиданно сквозь метель мы разглядели ковыляющего товарища - к нам шел Саша, один из ушедших в разведку. Вид у него был ужасный: без шапки, с искаженным от боли лицом. Он рассказал, что они наткнулись на немцев и Юра, второй разведчик, тяжело ранен в ногу. У Саши ранение было легче, он все равно не смог вынести товарища. Перетащив его в укрытое место, сам с трудом приковылял к нам для сообщения. Мы оцепенели: как спасти Юру? Ведь добираться до него надо было по снегу без маскировки.

А у меня сразу в сознании всплыли слова командира: «Не оставляй товарища...»

Сама не знаю, как случилось, но я стала быстро снимать с себя верхнюю одежду, оставшись только в белом теплом белье. Схватила сумку, в которой был комплект экстренной помощи. Сунула за пазуху гранату (чтобы избежать плена), перетянулась ремнем и бросилась по оставленному Сашей на снегу следу. Остановить меня не успели, хотя и пытались.

Он ведь ждет помощи, нельзя его оставить там! - бросила на ходу, как бы подчиняясь властному внутреннему приказу, хотя страх сжимал сердце.

Когда я нашла Юру, он открыл глаза и прошептал: «Ой, пришла! А я думал, вы меня бросили!».

И так он на меня посмотрел, такие у него были глаза, что я поняла - если такое еще раз будет - пойду еще и еще раз, только бы вновь увидеть такую благодарность и счастье в глазах.

Нам надо было ползти через место, которое простреливали немцы. Одна я проползла его быстро, а как быть вдвоем? У раненого была разбита одна нога, другая нога и руки были целы. Я перетянула его ногу жгутом, соединила наши ремни, попросила помогать мне руками. Мы двинулись ползком в обратный путь.

И вдруг неожиданно пошел густой снег, как по заказу, словно в театре! Снежинки склеились, падали «лапками», и под этим снежным покровом мы проползли самое опасное место.

На полпути нам бросились навстречу наши ребята, взяли на руки Юру, да и меня тоже пришлось тащить - силы меня оставили.

Чудесное спасение

На Курской дуге мне надо было прослушивать телефонные переговоры немцев. За линию фронта меня переводил сопровождающий. У него была и схема проводной связи. Подключившись, я слушала и запоминала все важное, что передавало немецкое командование своим войскам. Затем возвращалась к своим и сообщала об услышанном в штаб.

Дважды такие операции прошли удачно. Но до конца жизни не забуду того, что случилось в третий мой рейд. Когда я уже отключилась и выбралась из укрытия, чтобы, дождавшись темноты, вернуться к своим, спиной почувствовала, что не одна. Быстро обернулась, выхватив пистолет - по инструкции надо было кончать жизнь самоубийством, чтобы не попасть в плен, - но тут же получила удар по руке. Мой пистолет мгновенно оказался у стоявшего передо мной немца. Я окаменела от ужаса: сейчас меня отведут в немецкий штаб.

Господи, только не это!

Я даже не разглядела, что это был за немец - ни звания, ни возраста не видела от страха. Сердце выскакивало из груди, я почти не дышала. И вдруг, схватив меня за плечи, немец рывком повернул меня спиной к себе. «Ну вот, сейчас он выстрелит», - даже с облегчением подумала я. И тут же получила сильный толчок в спину. Далеко впереди меня упал и пистолет.

С девчонками не воюю! А пистолет возьми, иначе тебя свои же расстреляют...

Я обомлела, повернулась и увидела длинную фигуру, уходящую в глубь леса.

Ноги не повиновались мне, и я, спотыкаясь, побрела к месту, откуда с темнотой можно было выйти к своим. По дороге привела себя в более или менее нормальное состояние и вернулась как обычно. У меня хватило ума никому не рассказать о случившемся. Потом уже, значительно позже, поделилась с близкими друзьями. Сын одного из них, принявший впоследствии монашество, произнес, ставшие для меня не так давно откровением слова:

Неужели вы до сих пор не поняли, что вас все время хранил Господь, и кто-то сильно молился за вас и ваше спасение?..

Линия фронта - это миф

Линия фронта совсем не такая, как ее обычно представляют. В действительности ее просто нет. Это нечто визуальное. Мы сами определяли: вот здесь еще наша сторона, а там уже немцы; сами находили наиболее благоприятные места для выхода на свои позиции. Никогда точно мы не знали, перешли ли мы линию фронта или еще нет - только по отдельным признакам догадывались.


О главном военном испытании

Война дала мне очень много понять. Я поняла, что во время войны - как будто фотография проявляется. У кого хорошие черты заложены, они усиливаются, часто проявляются героически. А у кого поганенькое что-то было - черты со временем становятся страшными.

Pravmir.ru

Монахиня Адриана (Малышева): На войне не было атеистов

Монахиня Адриана (Малышева) добровольно ушла на фронт, всю войну была разведчицей. Участвовала в боях под Москвой, в Курской и Сталинградской битвах. После победы еще четыре года работала в Германии с пленными. Затем окончила авиационный институт и попала в конструкторское бюро С.П. Королева. Сейчас монахиня Адриана живет на подворье Пюхтицкого монастыря, где мы встретились и побеседовали с ней.

— Матушка, когда знакомишься с вашей биографией, невольно возникает ощущение, что жизнь не просто бросала вас в сложные обстоятельства, но нередко отводила вам традиционно мужские роли, с которыми вы, тем не менее, всегда успешно справлялись.

— Вы очень верно это подметили. Я была вторым ребенком (сестра старше меня на три года), и мама очень хотела мальчика — даже имя ему придумала. Очевидно, это отразилось на моем характере.

Я родилась в 1921 году. В нашей семье все были верующими. Мой отец — из потомственных священников. Сам он был врачом. Мы жили в Феодосии. Шла Гражданская война, и отец из Крыма перевез семью в Курск, где находилась усадьба его родителей. Это было замечательное место. За 300 лет, в течение которых здесь священствовали мои предки, они превратили усадьбу в огромный ботанический сад. Какое-то время отец работал в местной больнице, но затем началась коллективизация, гонения на священников, и отец передал усадьбу персоналу больницы. В 1925 году мы переехали в Москву.

В то время в столице было еще много действующих церквей. Мне больше всего приглянулся Страстной девичий монастырь, который находился на Пушкинской площади. Я так часто бывала там и стала для насельниц почти как своя, даже ночевала в монастыре. Какие чудные воспоминания остались у меня о тех детских годах! В монастырском храме было распятие, вырезанное из цельного дерева. Я любила сидеть около него часами. Я буквально видела в Спасителе живого человека и часто со слезами говорила маме: «Ему же больно!» И с этой любовью к Христу я так и прожила всю жизнь, несмотря на все испытания, которые потом выпали на мою долю.

В 1938 году Страстной девичий монастырь, в здании которого с 1928 года размещался антирелигиозный музей, был снесен. На заасфальтированной площадке, появившейся на месте монастырских строений, трижды в год — 1 мая, 7 ноября и под Новый год — устраивались праздничные базары и народные гулянья. На открытой эстраде выступали артисты, на огромном экране демонстрировались кинофильмы. В 1950-е годы здесь разбили сквер, а за ним построили кинотеатр «Россия».

Через много лет я нашла то самое распятие, у которого так часто во время богослужений сидела в детские годы, в церкви Знамения Богородицы у Рижского вокзала.

Училась я хорошо, была очень активная, занималась спортом. После школы поступила в авиационный институт. К тому моменту я уже умела стрелять, прыгала с парашютом и окончила курсы медсестер. Поэтому неудивительно, что с началом войны я рвалась на фронт. Многие из нас тогда были уверены, что война закончится через три месяца, и боялись не успеть повоевать. Но меня отовсюду гнали, потому что, несмотря на спортивные успехи, внешне я была еще совсем ребенком.

Однако через некоторое время немцы подошли к Москве совсем близко. Москва в то время представляла унылое и жалкое зрелище. Город опустел. Света не было. Эвакуировался и мой институт. Настроение у людей было уже не такое боевое. Об этом раньше не принято было говорить, но многие тогда думали, что Москву сдадут немцам. И в этот критический момент на защиту столицы призвали всех. Вызвали в военкомат и меня. Я попала в дивизию, где из 11 тысяч человек не было ни одного, который бы подлежал мобилизации по призыву. Все были добровольцами. А по сути — смертниками. Эти люди не имели никаких послаблений или привилегий, просто каждый из нас не мог допустить, чтобы немцы гуляли по Москве.

Моя мама не знала, что я ухожу на фронт. Дело в том, что по вечерам я работала в институте Склифосовского, иногда даже ночевала там. В тот день, когда я собиралась на фронт, мама была уверена, что я иду помогать раненым. «Ты на дежурство?» — спросила она. Я кивнула в ответ. А нам только что выдали в магазине продукты по карточкам на месяц вперед. И мама напекла вкусные коржики. И вдруг она, как будто почувствовав что-то неладное, начала лихорадочно запихивать их мне в карманы, а потом тихо так говорит: «Возьми побольше, они тебе пригодятся». У меня комок подкатился к горлу. Эта сцена и сейчас у меня перед глазами.

— Как же вы попали в разведку?

— С направлением военкомата я пришла на место сбора, которое располагалось в одной из школ в районе метро «Аэропорт». Вообще-то, меня призвали как медсестру. И вдруг командир говорит: «А как насчет разведки?» Я сразу согласилась, и тут же выпалила, что очень хорошо знаю немецкий язык. Командир засмеялся и говорит: «Что, в школе учили?» А мы дома язык учили — мой отец хорошо знал немецкий и занимался с нами.

В декабре 1941 года нас отправили на передовую. В то время самые тяжелые бои шли на Волоколамском и Ленинградском направлениях, где оборону держала дивизия генерала Панфилова. Здесь уже было все серьезно, и полученные умения требовалось показывать не в учебной ситуации, а в жизни.

Мне хорошо запомнился один из первых выходов нашей разведгруппы. Машина довезла нас до кромки леса. Вместо маскхалатов нам выдали зеленые бушлаты, поэтому на белом снегу нас легко могли заметить. Начальник разведгруппы отобрал двоих, которые должны были перебраться через находившуюся за опушкой речку. На другой стороне проходила железная дорога, и нужно было узнать расположение немецких сил в этом районе. Мне кажется, я до сих пор ощущаю то волнение, которые мы все испытывали в первые минуты тревожного ожидания, когда в разведку ушли наши товарищи. Через какое-то время раздались выстрелы, а потом сквозь снежную метель мы разглядели фигуру ковыляющего человека. Это был один из посланных в разведку. Оказалось, что ребята наткнулись на немцев, и оба получили ранение. Тот, который был ранен не так сильно, добрался до нас, но не смог вытащить второго. А у меня сразу в сознании всплыли слова командира: «Не оставляй товарища...» Недолго думая я скинула с себя зеленый бушлат, натянула на голову белое белье, отдала винтовку и пошла по следам, которые оставил вернувшийся разведчик. Когда я добралась до раненого, он уже решил, что его бросили. Как он обрадовался, когда понял, что ситуация не безнадежна. Он был ранен в ногу, но руки работали, значит, он мог ползти. Я пристегнула свой ремень к его ремню, присыпала его снежком, и мы потихонечку, ползком добрались до своих. Меня подхватили разведчики, начали растирать... Это было моим боевым крещением. Может быть, впервые в жизни в тот момент мне пришлось преодолеть в себе чувство страха.

До мая 1942 года я служила в дивизионной разведке. Мы ходили в разведку группой. Наша задача была узнать расположение сил противника и передать эти сведения нашим. Поэтому мы старались не контактировать с немцами, и вступали в бой, только если натыкались на них. Однажды, возвращаясь домой, мы столкнулись с большой группой противника. Немцев было значительно больше, и они напали на нас внезапно. А у нас на картах уже были нанесены все сведения, которые требовалось срочно передавать в центр. И один из наших парней добровольно остался отстреливаться, давая нам возможность уйти от врага. Конечно, он погиб. Когда после окончания войны мне довелось работать с пленными немцами, то они говорили мне, что таких случаев самопожертвования в немецкой армии не было никогда. Самое грустное, что когда этого парня представили к награде, то оказалось, что его отец — известный военачальник — репрессирован, и по меркам того времени, сын не мог быть награжден.

В 1942 году меня направили на курсы в центр по обучению разведчиков. К тому времени от первого призыва разведчиков в живых уже почти никого не осталось, а в новом пополнении девушек-разведчиц не было. После учебы мне присвоили звание младшего лейтенанта и направили на Смоленское направление, под Сухиничи. Здесь располагалась 16-я армия, которой командовал Рокоссовский. Теперь каждый из нас работал индивидуально. Я в определенном месте переодевалась так, чтобы даже из своих никто не видел, и пробиралась туда, где располагались немцы. Оружия с собой не брала. На случай встречи с противником сочинялась «легенда».

В одной деревне жил мужчина, который собирал для нас сведения через партизан. Я должна была под видом племянницы побывать у него и узнать последние данные. Мне показали фотографию его дома и дали такой ориентир: если грабли у сарая будут перевернуты зубьями в мою сторону, то заходить в дом ни в коем случае нельзя — это сигнал опасности.

На выполнение операции отвели три дня. Я благополучно миновала нейтральную территорию, переночевала в лесу. Когда рассвело, я в бинокль разглядела, что грабли у сарая стоят нормально — можно идти. Я уже отряхнулась и сделала несколько шагов вперед. Оставалось буквально несколько метров до открытого места, где меня могли увидеть. И вдруг я вижу, как из дома торопливо вышла молодая женщина. Оглядываясь, она подбежала к сараю и перевернула грабли зубьями вверх. Я отпрянула и укрылась в лесу. Долго я размышляла, что делать, но потом все-таки решила не рисковать. В итоге никакого контакта не получилось. Задание я не выполнила, и всю обратную дорогу шла, как на плаху. Дело в том, что передо мной в эту деревню уже ходил разведчик и не вернулся. Тогда решили послать девушку — очень нужны были сведения. И вот иду я к своим с опущенной головой. И вдруг от палатки, где жили наши разведчики, бегут несколько человек, меня обнимают, целуют, плачут. Оказывается, женщина, перевернувшая грабли, была снохой того человека, который контактировал с партизанами. Ее муж был в армии, и немцы, узнав про это, стали заставлять их сотрудничать с ними, грозя расстрелом. Немцы уже знали, что кто-то придет на встречу, и ждали в засаде. Когда партизанам стало известно об этом, они послали девочку, чтобы предупредить меня об опасности, но мы с ней разминулись. Все думали, что я погибла, и уже не ожидали увидеть меня живой.

На следующий день меня пригласил лично Рокоссовский. «Оказывается, вы у нас умница, — говорит он мне, протягивая мне руки. — Ну, чем вас наградить?» А я очень хорошо относилась к Рокоссовскому. Жуков командовал всей операцией под Москвой, а Волоколамско-Ленинградское направление, где я начинала воевать, было за Рокоссовским. В армии его очень любили. «Разрешите служить с вами до конца войны», — неожиданно выпалила я. Он засмеялся и говорит: «Ну почему же только до конца войны, можно и дальше в армии служить... Завтра в Москву идет машина — хотите своих родных повидать?» На следующий день я уехала в Москву. Мало того, мне еще целый пакет с подарками выдали от командующего. Получилось, что ушла я на гибель, а тут меня так обласкали. Так до конца войны я и оставалась под командованием Рокоссовского. До Риги дошла.

— Для многих разведка связана не только со сбором сведений о противнике, но и с захватом «языка». Вам приходилось это делать?

— Это было на Северо-Западном фронте в апреле 1942 года. Командующий армией приказал взять «языка», но ничего не получалось. Гибли наши люди, но решить задачу никак не удавалось. Тогда взять «языка» поручили Ивану Тютюнову, который был очень хорошим профессионалом. Он попросил на подготовку операции две недели. За это время наблюдатели изучили весь распорядок дня немцев. Мы знали о них все, а ведь немцы очень педантичны, во всем любят точность. Была сформирована группа захвата. Моя задача состояла из двух частей. Если пленный немец будет ранен, следовало немедленно допросить его. А в случае погони я должна была занять определенное место и отстреливаться. Непосредственно перед операцией была проведена так называемая артиллерийская обработка, чтобы отвлечь внимание противника, и Тютюнов с двумя разведчиками пополз на немецкую территорию. Через какое-то время мы услышали взрыв, крики на русском и немецком языках. Затем видим, как наши разведчики волокут «языка». Немец был очень напуган, сильно дрожал, лицо было перепачкано грязным снегом. Честно говоря, мне его стало жалко. В этот момент кто-то, заметив мое состояние, подошел и шепнул мне: «Ты что, его пожалела?» А я отвечаю: «А мне Николай Михайлович (это тот командир, который взял меня в разведку) сказал, что пленный — не враг». И у меня всю войну так было. Пока немец стреляет в нас, убивает наших солдат — он мой противник, с которым нужно бороться. А если он беспомощный, в наших руках — это для меня живая душа.

— В последние годы много пишут о том, что замалчивалось в годы войны. Как, на ваш взгляд, все ли уже сказано?

— Раньше многое о войне скрывали, а теперь часто говорят то, чего на самом деле и не было. Но есть и то, что до сих пор остается запретной темой. Например, необдуманные поступки командиров полков, которые говорили: давайте вот эту высоту возьмем и доложим начальству. Из-за такого честолюбия нередко гибло множество людей. Я это видела много раз. Но об этом сейчас ничего не говорят.

А в остальном... Хотя я и пережила физически очень много тяжелого, но светлого на войне было больше. Несмотря на все идеологические обработки, люди тогда — по своему поведению, по тому, как они относились к страшной военной работе, по самоотверженности, по отношению к своим товарищам — в душе были верующими. В те тяжелые военные годы они безотказно делали то, что требуют заповеди Божьи. Война пробудила и высветила в людях замечательные качества. Такая волна настоящей чистоты, патриотизма, самоотверженности проснулась в людских душах! Причем все это было не напоказ. Тогда в людях было то, что нужно христианину и чего не имеют сейчас многие даже ходящие в церковь.

— Есть и еще один очень интересный эпизод в вашей жизни — работа с известными авиаконструкторами Королевым и Исаевым. Расскажите об этом.

— Закончила я войну в звании капитана. Возвратилась на родину только в 1949 году — до этого пришлось поработать с пленными в Германии. И сразу вернулась в свой институт на третий курс. Это был факультет двигателей. В группе было 25 юношей и одна девушка. Я с головой окунулась в учебу: сидела ночами, перечитывала лекции, книги. После института получила направление в секретный подмосковный научно-исследовательский институт, которым руководили Сергей Павлович Королев и Алексей Михайлович Исаев. Я там проработала 11 лет. И Королев, и Исаев были очень демократичны, просты в общении, но мы все настолько уважали их, что ни у кого не возникало даже и мысли о панибратских отношениях. Исаев любил собирать инженеров, советоваться с ними, выслушивать разные точки зрения, спорить. В процессе таких «мозговых штурмов» высказывались интересные идеи, возникали неординарные решения. Мы все были увлечены работой. А когда Королева и Исаева не стало, обстановка изменилась. Все-таки это неверное мнение, что незаменимых людей нет. Уходит из жизни человек — и с ним заканчивается целая эпоха. По сей день с теплотой и нежностью я вспоминаю те годы, когда единой дружной командой мы работали у Королева.

— Как же проходил ваш путь от ракетостроения до Пюхтицкого монастыря?

— Я всегда оставалась верующим человеком и ни разу не участвовала в антирелигиозных мероприятиях. Однако все мы в те годы жили одинаково и в храмы ходили не часто. Ситуация резко изменилась в начале 80-х. Началось с того, что у нас на работе организовали экскурсию в Троице-Сергиеву лавру. Когда я подошла к мощам преподобного Сергия, то, забыв про экскурсию, так и простояла у них все время. А потом случилось еще одно знаменательное для меня событие. Я поддерживала связь с семьями своих однополчан. В Ленинграде жила семья Лукашенко. Глава семьи, с которым мы вместе воевали, к тому времени умер, и я переписывалась с его вдовой и сыном Сережей. Мы с ними были очень дружны, Сережа часто приезжал ко мне в гости. И вдруг переписка оборвалась. Я долго ждала, а потом написала им гневное письмо. И вдруг получаю ответ, в котором мать Сережи сообщает мне, что он по окончании университета ушел в семинарию и стал монахом. Его мать была в полной растерянности и боялась сообщить мне о таких переменах в жизни Сережи. А я ответила ей: «У тебя сын нашел главное для себя — смысл жизни». Как она обрадовалась, что я поддержала ее, стала ее единомышленницей. Вместе мы поехали в Ярославскую область, где Сережа получил приход. Я увидела совершенно другого человека — спокойные умные глаза, доброе лицо. Я даже оробела. Говорю: «Ой, Сережа...» А он мне отвечает: «Отец Сильвестр». Два с половиной часа мы ехали из Ярославля до той деревни, где он теперь жил. Мне казалось, что это какой-то медвежий угол. Стоит огромный храм, рядом избушка, колодец. Людей почти нет. В избушке две небольшие комнаты, все очень скромно, даже убого. А у меня в душе поднялась волна такого восторга, что я неожиданно для себя воскликнула: «Господи, дай мне такую же веру, как у него!» Бросить благоустроенную квартиру в Ленинграде, хорошую работу, очутиться в этой глухомани и быть таким умиротворенным, спокойным — это произвело на меня огромное впечатление. Я неделю там пожила, купила себе оловянный крест, и до сих пор ношу его. Это была судьбоносная встреча. Вернувшись в Москву, я, по совету отца Сильвестра, стала искать себе духовного отца. А моя мама в свое время была членом приходского совета в храме Воскресения Словущего, что на улице Неждановой. И когда мама умерла, ее отпевали именно здесь. И вот я пришла в мамину церковь и встретила там отца Владимира Ригина. Два часа мы разговаривали во дворе храма. Он ничего из меня не вытягивал, но вся моя жизнь в потоке слов, можно сказать, вылилась из меня наружу.

С одной из женщин, которая духовно окормлялась у отца Владимира, мы стали часто ездить по монастырям, были в Толгском, Пюхтицком монастырях, в Оптиной пустыни. А однажды она позвонила мне и попросила дать мой точный адрес. И так загадочно говорит мне: «Я уезжаю». Я думала, что она опять собралась в паломничество, но почему-то насторожилась. И вдруг до меня дошло, что она уезжает в монастырь насовсем. Выяснилось, что это Пюхтицы. Подруга стала там послушницей. Мы с ней переписывались, перезванивались. Через какое-то время она возвращается и говорит, что по благословению Патриарха в Москве организуют подворье Пюхтицкого монастыря. Моя знакомая стала помогать в организации подворья, и я стала всех знакомых приводить туда, чтобы оказать нужную помощь. По сути, я на подворье с первого дня его организации — с 1994 года.

Позже я приняла постриг и обрела монашество. Так сбылась моя мечта, к которой я стремилась все последние годы.

Беседовала Светлана Рябкова.

Судьбы брата Ленина Дмитрия Ульянова, маршала Рокоссовского, конструктора Королева, Патриарха Алексия II, космонавта Гагарина, летчика Пауэрса и кандидата в президенты США Маккейна непостижимо пересеклись с жизнью русской монахини

А завтра была война

Сегодня ее зовут матушка Адриана, но она разрешает обращаться к ней и по мирскому имени: Наталия Владимировна.

Наташа Малышева родилась в 1921 году в Крыму, где ее отец, Владимир Петрович, служил земским врачом. Москвичкой стала по стечению обстоятельств. У папы был друг - врач Дмитрий Ильич Ульянов. Брат Ульянова-Ленина. В год, когда родилась Наташа, Дмитрий Ульянов переехал в Москву. Сначала работал в Наркомздраве, затем - в кремлевской поликлинике, заведовал медсанчастью при Институте красной профессуры.

Через несколько лет он пригласил в столицу и друга.

Дмитрий Ильич маме говорил: "Нина Николаевна, на таких, как вы, мир держится", - вспоминает Наталия Владимировна. - Милый, простой человек. Бывал у нас дома, видел все наши иконы - мама была религиозна. И никогда никаких разговоров ни о мировой революции, ни о брате.

В душе маленькой Наташи уживались и религиозность, и воинственность. В детстве часто ходила с мамой в храм - в Страстной девичий монастырь у Тверских ворот. В конце 1920-х он был превращен в музей Союза безбожников, а в 1937-м снесен. Сегодня на этом месте - кинотеатр "Россия".

А еще она готовилась к военной стезе: стреляла, занималась плаванием и гимнастикой, бегала на лыжах. Увлекалась конным спортом, у нее был кумир: кавалерист-девица Надежда Дурова, первая в русской армии женщина-офицер.

Очень хотела ей подражать, - вспоминает Наталия Владимировна. - На лошади научилась ездить и вообще готовила себя к одной профессии: защитницы Родины.

Окончила курсы медсестер, сдала нормы ГТО. Но, как и для всех подростков своего времени, заветной мечтой была все-таки не кавалерия, а небо. А в аэроклуб не приняли, на медкомиссии сказали, что есть проблемы с левым глазом. Объявили: летчицей тебе не быть, но зато можно парашютисткой.

И она прыгнула с парашютом. Но лишь один раз.

Ужас! - улыбается Наталия Владимировна. - Не понравилось. И решила с друзьями пойти в бронетанковую академию.

В танкисты ее тоже не взяли: в танковых войсках - никаких дев чонок. Рассердилась. И пошла в авиационный. Ну если не летать на самолетах, то по крайней мере создавать их.

В тылу врага

Российская газета: Матушка, а вы помните первый день войны?

Матушка Адриана: Да как сейчас помню: воскресенье, из уличного рупора - он нам чуть ли не в окно кричал - война! Мама позеленела, а я... Странно это звучит, но я ведь, можно сказать, обрадовалась. Я так рассуждала: Гитлер Европу захватил и с немцами все равно воевать. Но мы же не можем напасть, СССР миролюбивая страна.

РГ: Страха совсем не было?

Матушка Адриана: Ну почему - был. Я очень боялась, что война быстро закончится и не успею повоевать. Был опыт: когда началась финская кампания, я попыталась уйти в армию, показывала в военкомате корочки медсестры. А мне говорят: обойдемся без тебя, учись пока.

С началом Великой Отечественной с друзьями бегала по военным академиям - хотели перевестись туда. Но только одному из нашей компании это удалось, да и то потому, что у него отец был командиром Красной армии. Меня не взяли из-за того, что девчонка. Я страшно оскорбилась: что же это такое, второй раз не берут на войну!

Ну, раз так, думаю, пойду добровольцем. А в военкомате опять отказали, сказали - учись. Правда, к октябрю, когда немец подошел близко к Москве, в райкоме комсомола на меня посмотрели как-то по-чудному, но дали направление в одну из дивизий народного ополчения.

РГ: А что значит: по-чудному?

Матушка Адриана: Да в городе было плохо, света не было, из окон учреждений летели документы, машины по Москве ехали в основном на восток. Да и у меня уже энтузиазма поубавилось. Но все-таки решила: не поеду в эвакуацию, буду защищать Москву. Понимаю: сейчас в подобное с трудом верится, но такое было время. И мы были именно такими.

РГ: А репрессии, страх?

Матушка Адриана: Знаете, я ведь до сих пор себя спрашиваю: ну как такое было возможно? Столько репрессированных, столько разрушенных церквей. И тем не менее моя дивизия ополчения - это 11 тысяч добровольцев, которые никак не подлежали призыву. За неделю сформировали! У нас были дети и репрессированных, и священников, которые тоже страдали. Я лично двоих знала, у кого отцов расстреляли. Но никто не таил злобы. И вот эти люди поднялись над своими обидами, все бросили и пошли защищать Москву, многих из которых она обижала.

И в тылу было несладко: заводы перемещали, 12-часовой рабочий день, без выходных! Я никогда не была поклонницей советской власти, в партию не вступала. И ведь могла уехать в эвакуацию с институтом в Алма-Ату: там солнышко, фрукты. Но как уехать, когда понимаешь: а здесь, по улицам Москвы, немцы будут ходить?!

Думаю, не закончу жизнь благополучно, если не объясню тот наш порыв. Народ сам поднялся, о себе не думали, и все знали, на что идем.

РГ: А как в разведке оказались?

Матушка Адриана: Просилась в медсестры, но взяли в дивизионную разведку. Нашей разведротой командовал человек-легенда Николай Михайлович Берендеев. Героя Советского Союза он получил еще на финской. Я им подходила. Все наши были вооружены старыми трехлинейками, с ними еще в Первую мировую воевали. А мне одной из немногих выдали самозарядную винтовку - СВТ. Знали, что я хорошо стреляю.

Еще немецкий хорошо знала. Когда на допросах пленных работала переводчицей, некоторые немцы даже принимали за свою.

РГ: Что - и без акцента?

Матушка Адриана: Был небольшой акцент - Верхняя Силезия. Это от отца, он хорошо знал язык. Бабушка по отцовской линии - петровская немка. А еще в школе учительница немецкого меня выделяла, отдельно со мной занималась.

РГ: О вас говорят: 18 раз в тылу врага, задания получала от Рокоссовского. На ваших глазах дрались 28 панфиловцев, а однажды одна вынесла раненого разведчика.

Матушка Адриана: Наши разведгруппы ходили к немцам в тыл на том участке фронта, где дрались панфиловцы. Они действительно совершили подвиг, но ошибкой было писать о 28 бойцах. Геройски сражалась все дивизия.

Тогда же, во время битвы за Москву, и произошел случай с раненым. Вечером двое наших ушли в разведку. Мы остались на подстраховке: если что - прикрыть огнем. Долго ждали. Вернулся лишь один, его ранило легко. Принес важные данные о том, что немцы там накапливают силы. И рассказал, что его напарника ранили в бедро, он не мог идти. Пока наши решали, что делать, я за вторым отправилась.

Нашла по следам. Разведчика звали Юра Смирнов, он так обрадовался, думал, за ним не вернутся. Рана тяжелая, жгутом перетянула, перевязала. Что делать? Идти-то он не может. Ну я свой ремень зацепила за его ремень, потащила. Он руками помогал мне ползти. И тут случилось чудо: пошел снег, я такого ни до, ни после не видела. Слава тебе, Господи! Сползли по склону к реке, как-то проскользнули мимо немцев. Мне его было по склону вверх не поднять, но тут наши подоспели, вытащили. Это было 19 декабря 1941 года.

Через 8 месяцев меня направили на трехмесячные курсы. Очень секретные. После них служила уже в армейской разведке. Нашей 16-й армией и командовал Рокоссовский. Он нас часто инструктировал перед заданиями.

Наши задачи изменились: работали с агентурой в немецком тылу, ходили за линию фронта связными. Ведь когда немцы осознали масштаб партизанской войны, они очень прижали партизан и подпольщиков, и те могли только ночью выйти на диверсию. А вот днем перемещаться под видом гражданских, собирать и передавать данные им было сложно. И это делали мы.

Однажды чуть не попала в плен. Немец поймал у телефонного провода, который прослушивала, обезоружил, приставил к затылку пистолет. Я готовилась к смерти, молилась: пусть лучше убьет, но только не плен. Толкнул в спину, еще и пистолет мой швырнул со словами: забери, а то свои расстреляют.

Да, 18 раз ходила за линию фронта. Войну закончила лейтенантом.

И снова в бой

Маршала Рокоссовского матушка Адриана называет своим лучшим учителем.

Рокоссовский говорил: некоторые хотят командовать, и потому увлекаются грубостью, хотят, чтобы их боялись. А я хочу, чтобы меня любили, - вспоминает монахиня. - У него я училась выдержке, работе с подчиненными - у меня ведь и у самой появились подчиненные.

После Победы до 1949 года Малышева служила на территории Польши, в Верхней Силезии.

А в 1949 году польский президент Берут обратился к Сталину с просьбой направить в Польшу главкома Северной группой войск маршала Рокоссовского. Польское руководство предложило ему пост министра обороны. А меня перебросили в Потсдам, - грустно вздыхает матушка.

Вскоре офицер войсковой разведки Малышева, к тому времени уже капитан, отправилась на Родину. Подумывала поступить в медицинский, но в итоге все-таки вернулась в МАИ. Ее зачислили сразу на третий курс.

Когда началась специализация, подала заявление на новое направление: ракетные двигатели. Ей отказали. Возмутилась: почему? Неофициально объяснили: специализация не женская, в группу набрали только мужчин. Как она добилась своего - хроники умалчивают. Сама матушка Адриана об этом тоже не рассказывает.

Но, как удалось узнать корреспонденту "РГ", в заявлении на имя руководства МАИ студентка Малышева с подкупающей непосредственностью написала, что хочет создавать двигатели для ракет, потому что с детства увлекалась Циолковским. И добавила: "А если вы думаете, что это не женская профессия, то должна вам напомнить: во время войны я прекрасно справлялась со всеми мужскими обязанностями".

Профессора, давясь от смеха, постановили: ну как же в ракетные двигателисты такую не принять...

Распределили в НИИ-88 в Подлипках, ныне это г. Королев.

Там располагалось несколько КБ, - вспоминает Наталия Владимировна. - Руководили легендарные личности: Исаев, Севрук. А всю ракету целиком вел сам Королев.

Там создавали баллистические ракеты, включая Р-7. Осенью 1957 года Королев запускает на орбиту первый спутник. А 12 апреля 1961-го в космос летит Гагарин.

Инженер-конструктор Малышева участвовала в создании двигателей, которые она называет "ювелирными": для маневрирования и торможения на орбите. В том числе и для гагаринского "Востока".

Проще говоря, наши двигатели - это все то, что останется у корабля после того, как отвалятся ступени, - улыбается матушка.

Судьба свела с людьми-легендами. Ее руководитель Алексей Михайлович Исаев не только создатель двигателей для космических кораблей, орбитальных станций и межпланетных космических аппаратов. В историю авиации он вошел как конструктор движка первого в СССР полноценного ракетного истребителя "БИ-1".

Королев остался в ее памяти суровым, но в то же время заботливым руководителем.

Безумно предан делу, очень много хорошего сделал для людей, - вспоминает матушка.

Видела Хрущева: во время стрельб зенитными ракетами на полигоне Капустин Яр он картинно взялся за голову. Ракеты эффективно настигали цели, Никита Сергеевич задумчиво изрек: ну и зачем нам эти самолеты?!

После этих слов для ВВС начались "черные времена", последовали сокращения.

Кроме сопричастности к полету Гагарина разработки Наталии Малышевой еще не раз оказывали влияние на ход истории. Она участвовала в создании двигателей для ракеты зенитно-ракетного комплекса С-75 Петра Грушина.

"Семьдесят пятый" для ПВО - это что-то вроде автомата Калашникова для пехоты. 1 мая 1960 года над Свердловском ракетой С-75 сбили американский разведчик U-2, пилот Пауэрс попал в плен. А когда в 1962-м во время Карибского кризиса такой ракетой уничтожили очередной U-2 - едва не началась третья мировая.

Впрочем, это известные страницы мировой истории. Менее известно, что во Вьетнаме С-75 в 1967 году сбил американский истребитель, который пилотировал некто Джон Маккейн. Пилот катапультировался и попал в плен. Через 5 лет летчика выпустили из вьетнамской тюрьмы. В историю он вошел как основной кандидат от республиканцев на выборах президента США в 2008 году. Потерпел поражение от демократа Обамы. Именно та ракета изменила и характер, и судьбу Маккейна - то есть, по сути, "написала" предвыборную платформу стойкого "ястреба". Некоторые считают, что из-за этого он и не стал президентом.

За двигатель для ракеты С-75 меня наградили орденом, - скромно говорит матушка.

От Верховного Совета до монастыря

В 1993-м ее, уже пенсионерку, пригласили в райком партии: нужно баллотироваться в Верховный совет. Мол, у нас же блок партийных и беспартийных, а вы - блестящий образец современной женщины.

Конкурентов не было, так что прошла бы.

Но Господь спас - я была бы в "расстрелянном" Верховном cовете, - заключает монахиня.

На самом деле Господь изменил ее судьбу еще до выборов. Как вспоминает матушка, она к тому времени уже вовсю ездила по монастырям, и по сути разрывалась между тягой к духовности и общественной работой. И со здоровьем начались проблемы: ноги, позвоночник.

Я решила, что это божье наказание за то, что мечусь между храмом и светским, - говорит она. - И окончательно пришла в храм.

Сначала помогала обустраивать подворье Свято-Успенского Пюхтицкого женского монастыря в Москве. А затем осталась здесь служить простой монахиней, приняв постриг под именем Адриана.

Ее знал Патриарх Алексий II.

- Не представляю, от кого Святейший узнал обо мне, - признается монахиня. - Когда пришла сюда, ничего никому не рассказывала ни о войне, ни о ракетах. И приглашение от Патриарха на празднование Победы было неожиданностью.

Прием для духовных лиц - фронтовиков Патриарх устраивал в Даниловом монастыре. И неожиданно объявил: "Майор в отставке монахиня Адриана!"

- Я думаю - как же, откуда, - матушка до сих пор волнуется, вспоминая встречу. - А меня начинают подталкивать к Патриарху. Подошла. Он поздравил, вручил медаль, подарок. И после этого всегда поздравлял с праздниками, передавал подарки. Раза три в год к нам в обитель и сам приезжал. Когда подходила к нему на благословение, с улыбкой приветствовал: "А, матушка Адриана, как себя чувствуете?"

Кстати, о том, что она майор, монахиня узнала по телефону: позвонили из военкомата, сказали - присвоено звание. И лишь недавно вручили майорские погоны.

А недавно к числу ее званий и титулов добавился еще один: матушка стала лауреатом премии "За веру и верность", учрежденной Фондом Андрея Первозванного. Икону апостола, диплом и знак, повторяющий символику петровского ордена Андрея Первозванного, вручали в Кремле. Зал аплодировал ей стоя.

Растроганная матушка поблагодарила по-монашески кротко:

- Божья милость.

С ней любили ходить в разведку

В разведроте Третьей Коммунистической дивизии Народного ополчения боец Наташа Малышева считалась талисманом.

И на то были основания: свой первый подвиг она совершила 19 декабря 1941 года, то есть сразу после прибытия на передовую. Без приказа, по собственной инициативе, она проползла за линию фронта и в буквальном смысле на себе вытащила раненного в ногу разведчика. О подвиге написали в многотиражке Западного фронта.

Авиаконструкторы С.П. Королев и А.М.Исаев. Непростая судьба, мужество и твердость духа монахини Адрианы (Натальи Владимировны Малышевой) потрясают каждого, кто видел ее, общался с ней или просто читал литературу, посвященную этой великой русской женщине, праведнице и добрейшей души человека.

Родилась Наталья Малышева 12.12.1921 года. Сложилось так, что молодой хрупкой девчушкой она попала на фронт в штаб Рокоссовского, служила там разведчицей. Через всю войну прошла невредимой, участвовала в Сталинградской битве , сражении под Курской дугой, битве под Москвой, 4 года работала переводчицей в Германии и Польше.

Была в жизни Наташи и единственная фронтовая любовь это Михаил Бабушкин - летчик, который погиб в самом начале войны, никого другого она больше не смогла полюбить.

После войны будущая монахиня восстановилась в любимом МАИ, доучилась и всю жизнь посвятила проектированию ракетных двигателей под руководством Королева и Исаева. В далеко не женской должности инженера-конструктора Малышева проработала более 30 лет, создавала «ювелирные» двигатели для маневрирования и торможения на орбите, принимала участие в разработке двигателя для гагаринского "Востока".

«Современная монахиня, у которой на многое свой взгляд», - так любила говорить о себе сама матушка Адриана. В ее жизни поражает каждый шаг, каждая деталь - стойкая девчушка на фронте, которая за всю войну не убила ни одного человека, майор, известный инженер и лучший друг и советчик в любых житейских делах - она помогала всем, в том числе и деньгами, переживала за чужих ей людей, давала мудрые советы.

Говоря о матушке Адриане, многие вспоминают Зою Космодемьянскую , которая также совсем юной ушла на фронт, она также, как и матушка, была бесконечно предана Родине и искренне любила весь русский народ. Чистое сердце, самоотверженность и вера в победу - вот, в чем были похожи эти две сильные духом девушки. Пережив кровопролитные бои под Москвой и Сталинградом, сумев 18 раз перейти линию фронта и остаться в живых, спасая раненых из-под обстрела, Наталья все больше понимала, что какая-то неведомая сила защищает ее.

Потрясающая встреча с сыном однополчанина Натальи произвела на нее неизгладимое впечатление - молодой человек оставил светскую жизнь и уехал в глубинку, став монахом. С этого момента что-то переломилось внутри, и будущая монахиня Адриана углубилась в чтение церковной литературы и Евангелия, стала ездить по священным местам и постепенно сама готовилась к духовной жизни. Говорили в ней и детские воспоминания о Страстном девичьем монастыре, куда с матерью приходила она принять святое причастие и где замирала у ног Спасителя.

По линии отца у Наташи также были священники. И в определенный момент, времени, разрываясь между общественной деятельностью и духовной жизнью, она выбрала последний правильный путь, решив оставить мирскую жизнь. Сначала помогала восстанавливать Свято-Успенский Пюхтицкий женский монастырь в Москве, а потом и сама осталась здесь, приняв монашеский постриг с именем Адриана. На тот момент было матушке уже 80 лет.

Человек великой силы духа, готовый помочь каждому в тяжелую минуту жизни, пример искренней любви ко всему окружающему миру, человек, добившийся в жизни высокого звания майора и высокой должности авиаконструктора и сумевший оставить все это в обмен на вечные ценности. Как преданно она воевала за родину, также преданна она была любимому делу - работе в конструкторском бюро, и также преданно она посвятила свою оставшуюся жизнь Богу.

В память о матушке снято более 4х часов видео с ее участием, написана книга о ее нелегкой судьбе «Монахиня из разведки», художником Шиловым написан ее портрет. В ее жизни были лучшие учителя - маршал Рокоссовский, создатель двигателей для космических кораблей А.М.Исаев, суровый, но заботливый руководитель С.С.Королев.